Струна и люстра - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 23

Ну, по правде, он был, наверно, не совсем корреспондент, не газетчик. Он заведовал отделом научных обозрений в журнале «Академия для всех». Но ведь в журнале же! Значит, журналист!

Я слышал как-то по телевизору умные слова: корпоративная солидарность. Сразу и не выговоришь, но смысл понятный. Свои должны защищать своих. Особенно, если они за справедливость!

Может, и не такая уж гениальная была идея, но у меня в душе будто лампочка зажглась! Главное, что я теперь точно знал, как поступать дальше.

В квартале от вокзала я спросил у мужчины, похожего (так мне показалось) на корреспондента — с авторучками в больших карманах рубашки, в очках и с кожаным футляром через плечо:

— Скажите, пожалуйста, где редакция «Почтовой ромашки»?

— А?.. — Он вздернул очки. — Редакция?.. Да вот, перевалишь горку и вниз по Второй Раздельной. Там в конце улицы направо…

— Спасибо!

И я стал подниматься по широкой улице, где через решетчатые изгороди свешивались гроздья сирени, а впереди ярко белела церковь с зелеными куполами…

С пологого холма, от большой церкви (которая, наверно, называется «собор»), я оглядел город. То ли Инск, то ли Ново-Заторск… Город был ничуть не похожий на столицу. Уютный такой. Вдали, на севере, громоздились освещенные солнцем высотные кварталы, но вокруг холма улицы были с небольшими домами и густой зеленью. Тут и там белели колокольни. Горели золотые маковки. И над зелеными куполами собора тоже сверкали маковки под крестами. Я посмотрел на них, когда перестал наконец разглядывать город. Блики были ослепительные, я зажмурился, в темноте сразу затанцевали фиолетовые следы вспышек…

Я открыл глаза. К церковному высокому крыльцу (паперти?) неторопливо шли старушки… Интересно, как там внутри? Я никогда не был в церкви и ни за что в жизни не посмел бы зайти туда. Я даже не знал, крестили меня после рождения или нет, и про религию ничего толком не знал, хотя в интернате и в спецшколе перед нами несколько раз выступали священники (это был довольно скучно). Однако сейчас… что-то теплое толкнулось внутри. Я подумал, что в этом городе не встретил ни одного плохого человека. И мне захотелось… ну, как бы поблагодарить судьбу и попросить ее о дальнейшей милости. Я снова посмотрел на купола. Креститься открыто я стеснялся (да и не знал, имею ли право). Я сунул под нагрудник комбинезона, под клетчатую рубашку и майку ладонь, сложил там щепотью пальцы и мелко перекрестил сердце, которое теплело и неровно стукало под ребрами.

«Господи, помоги мне… И… помоги еще Пузырьку и Тюнчику… если можно…» Я не решился даже мысленно сказать «если они живы». Чтобы не накаркать…

Время шло к середине дня, и день этот решительно набирал знойную силу. Конец мая, а солнце палило, как в июле. Моя курточка осталась в чемоданчике (где он теперь?), но и без нее мне было жарко. Хотя жара не казалась утомительной, она была даже ласковая.

Я обошел собор и оказался в тени. После яркого солнца тень была густая, синяя и прохладная. Отсюда я еще раз оглядел город, увидел блестящий изгиб реки, а потом — совсем недалеко — лестничный спуск, ведущий с холма. У начала спуска торчал столбик с белой стрелкой-указателем: «2-я Раздельная». Ну, как все здорово складывалось! Будто кто-то нарочно подсказывал мне путь…

Я спустился по деревянным ступеням, над которыми нависали цветущие яблони. По сторонам улицы стояли двухэтажные каменные дома с витринами всяких магазинчиков, с коваными перилами балконов. Народу было немного. Обогнали меня несколько мальчишек-велосипедистов. Их велосипеды тряслись и весело позванивали — дорога была не асфальтовая, а булыжная…

Шел я, шел и наконец на правой стороне улицы увидел над широкой дверью с блестящим колокольчиком вывеску: «Почтовая ромашка».

Странная вывеска — не «редакционная». На жестяном щите был намалевана карета с тройкой лошадей. Ну… может, здесь так полагается? Я постоял у двери, набрался смелости, вздохнул и вошел (колокольчик звякнул).

Внутри не было никакой редакции. Были столики и буфетная стойка (словно повторялась история с пристанью!). За стойкой стоял пожилой дядька с красным, как у дед-мороза носом и седыми кудрями. В белом переднике.

— Тебе чего надобно, отрок? — возгласил он тонким, как у молодого певца, голосом. — Прохладительной жидкости или жевательную резинку в соответствии со вкусами нынешнего юношества?

— Мне… Я думал, здесь редакция. Газета…

Старый буфетчик не удивился.

— Тебя, отрок, ввела в заблуждение округлая буква «ю», начертанная на вывеске и прочитанная тобою как «о». Заведение наше именуется не «Ромашка», а «Рюмашка». Естественно, «Почтовая». Ибо, в давние времена, ямщики почтовой службы, собираясь в дальний путь, имели обычай заглядывать сюда и принимать рюмашку водки для бодрости духа… Тебе же водка еще не положена, поэтому держи… — И он бросил через все помещение апельсин.

Мне оставалось только поймать его и обалдело сказать спасибо. «А редакция?..» — хотел спросить я, но буфетчик опередил:

— Почтенный и уважаемый в Инске орган печати, который ты ищешь, расположен гораздо ниже по улице, почти у самого берега. Туда и ступай…

Я снова сказал «спасибо» и спиной вперед выкатился на улицу. Глянул на вывеску. В самом деле «Рюмашка»! Мне стало весело. И опять показалось, что дальше все будет хорошо. Я очистил апельсин, и зашагал вниз по 2-й Раздельной, капая соком на комбинезон. Когда апельсин кончился, я увидел редакцию.

Она располагалась в кирпичном одноэтажном доме с изгородью из чугунных завитков И вывеска здесь была солидная — над раскрытой узорчатой калиткой черная доска с медными буквами названия. За калиткой я увидел гранитное крыльцо, на нем по краям лежали два каменных льва. Морды львов такие, что сразу было ясно: всю жизнь эти звери питались только картофельными котлетками. Я погладил правого льва по косматой голове и потянул медную ручку. Дверь не поддалась. Дернул еще, еще. Напрасно. Что было делать-то? На резной деревянной створке белела кнопка. Я потоптался, поскреб затылок и нажал (не идти же обратно!). Подождал, хотел надавить кнопку снова, и тут створка двери отъехала. Выглянула женщина в синем халате. Она показалась мне похожей на пристанскую буфетчицу.

— Ты чего трезвонишь, беспокойная душа? — Это она без досады, по-доброму.

— Мне… в редакцию…

— Понятно, что в редакцию. Ну, входи…

В полутемном вестибюле пахло незнакомо, по-особенному. Скорее всего, это был специальный газетный запах — от бумаги и типографской краски.

— А по какому ты делу-то?

Наверно, это была уборщица. Излагать ей мое дело, конечно, не имело смысла.

— Ну… посоветоваться хотел…

— А! — обрадовалась она. — Небось, решил на каникулах стать распространителем, торговать «Ромашкой» на улицах? Чего ж, неплохая работа… Родителей-то спросил?