Дагги-Тиц - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 84

Противники и секунданты

Когда Лодька и Фонарик пришли на Стрелку, почти весь народ (кроме Костика, не покинувшего поленницу) дугой стоял у колоды, как у ритуального камня. На ней лежал Борькин пистолет.

Все уперлись глазами в Лодьку.

— Ну? — сказал Лодька всем сразу (его противно подташнивало). — Я пришел. Зачем завали? — Хотя ясно было, «зачем».

Шурик Мурзинцев скрестил руки, глянул на Лодьку, потом стал смотреть поверх его головы и заговорил:

— Всеволод Глущенко! Ваш бывший друг Борис Аронский считает, что вы нанесли ему смертельное оскорбление… — Это звучало ужасно театрально, однако… надо признаться, внушительно. У Лодьки по спине пробежали колючие, как репейные головки, шарики.

— Он сам… — сказал Лодька. Получилось неуверенно и сипловато.

— Ты первый! — крикнул Борька. И его голос был вполне бодрым.

— Тихо! — велел Лешка Григорьев. — Противникам запрещено вступать в разговоры. За них говорят секунданты.

— Они ведь еще не противники, — разъяснил с поленницы Костик. — Потому что вызова еще не было.

— А кто они, друзья, что ли? — ухмыльнулся Рашид Каюмов. Изогнулся и почесал спину.

— Сейчас будет вызов, — пообещал Шурик Мурзинцев, который, видимо, считался секундантом Борьки. — Всеволод Глущенко, Борис Аронский вызывает вас на поединок и требует стреляться из пистолетов. Если только вы не принесете ему свои извинения…

Лодька глотнул и спросил:

— А почему я ему? А не он мне? Он ведь тоже…

— Потому что вызывает он! — вдруг сунулся вперед Фома. С непривычным для него возбуждением.

— Неверов, не вмешивайтесь, — строго произнес Шурик. — Хотя это правильно: у Аронского преимущество. Вы согласны принести ему извинения? Если нет, поединок неизбежен.

Фома снова качнулся вперед:

— Шур, скажи ему, что может не извиняться и не стреляться, а просто отпереться. Только пусть тогда порвет «герценское» удостоверение и больше сюда не ходит.

Он, конечно, имел в виду карточку из ватманской бумаги с со штампом страхового общества.

«Если и хотел бы, то не смог бы уже порвать», — мелькнуло у Лодьки. А утро вокруг было такое хорошее, с упругим солнечным светом, с пахнущим сосновой корой ветерком. И опять не верилось, что все это всерьез. Но стоило взглянуть на Борькино деревянно-беспощадное лицо, и ясно делалось: всерьез.

«Надо же, герой какой!.. А я что, хуже?»

Снова послышался голос Шурика:

— Ну так что, Глущенко? Вы готовы принести извинения Аронскому?

В Лодьке шевельнулись остатки благоразумия.

— Да, — выдохнул он. — Если он мне… тоже…

— Хрен с маком, — гордо произнес Борис Аронский.

— Ну и тебе такой же, — сказал Лодька почти с облегчением. И дальше сделал то, что со стороны выглядело, наверно, значительно и красиво. Твердыми шагами подошел к колоде и рядом с Борькиным положил свой пистолет.

Наступило молчание, в котором ощутилось увесистое к нему, к Всеволоду Глущенко, уважение. Только Борька пфыкнул губами.

— Тогда будем начинать, — подвел итог Мурзинцев.

И снова с высоты долетел голос Костика Ростовича:

— А как начинать? Ведь Цурюк еще не пришел!

Цурюк появился, словно только и ждал этих слов. Вид у него был вялый. Он посопел и раскрыл потную ладонь.

— Вот… Пороха нету, папка перепрятал патроны. А это я в старых карманах нашел…

На ладони лежали две свинцовые пульки от малокалиберки.

Все озадаченно помолчали. Наконец Фома выговорил:

— Тьфу… Цурюк ты и есть Цурюк. Все у тебя через спину. То есть ниже…

— А чё опять «Цурюк»… — заныл тот. — Я чё ли виноват, если он перепрятал? Я и так вон сколько раз… — Большие губы его искривились в скорбном изгибе, уголками вниз, в этих уголках запузырилась слюна. Маленькие глаза намокли. И в общем-то Цурюк был прав: он сделал все, что мог.

— Ладно, не хнычь, — бормотнул Лешка Григорьев.

— Я спички принес. Можно же спичками… — взбодрился Цурюк. — Во… — И выгреб из кармана два коробка.

— Теперь будем скрести до обеда, — угрюмо сказал Фома. — У кого ножик есть?

— У меня, — отозвался Валерка Сидоркин и почему-то вздохнул. И вынул свой старенький складешок. Лодька при этом сразу вспомнил другой ножик — тот, который он прошлым летом выиграл у Фомы и забросил во-он туда, за стену пекарни. И, кажется, остальные вспомнили. Только сам Фома сделал вид, что не помнит ничего.

— Давай, — сказал он Валерке.

Секунданты Лешка и Шурик переглянулись.

— Стоп! — сказал Лешка.

— А чего? — удивился Фома.

— «А «того», — сердито усмехнулся летописец Шурик. — Это вам не по ржавым жестянкам стрелять. Это дуэль… — И они с Лешкой переглянулись опять. — Соображайте маленько. Правила соблюдать надо… Если кто кого угрохает или ранит, будут потом говорить: спичечным зарядом. Такое даже в дневнике не напишешь, смех один…

— Да. Нету пороха — нефига затевать волынку, — поддержал летописца Лешка.

Видать они с Шуриком сразу поняли друг друга. Но только что именно поняли? Или то, что всё зашло слишком далеко и самое время теперь — тормозить эту затею? Или по правде они считали, что дуэль на пистолетах со спичечными зарядами — дело глупое и неблагородное?

Лодька при словах «кто кого угрохает или ранит» очередной раз ослабел — причем так, что сам себе стал противен. И тут же обрадовался, что поединка, видимо, не будет. И хорошо, что слабость и радость его никто, кажется, не разглядел.

Но радоваться было рано.

Гнусный, наглый и (увы!) совсем не трусливый Борька Аронский заявил:

— Я так не согласен! Сперва договорились, а теперь все по домам, да? На кой черт было затевать!

— По домам не насовсем, а пока не достали порох, — вдруг деловито разъяснил Шурик Мурзинцев. — Вот добудет Цурюк пару патрончиков… или кто другой… и тогда пожалуйте к барьеру. Главное, что за каждым остается право выстрела…

— Как у Пушкина в рассказе «Выстрел», — опять подал с высоты реплику интеллигентный Костик Ростович и снова качнул белыми носочками.

«Или в повести Конрада «Дуэль», — мелькнуло у Лодьки. — Хотя там и там не совсем так… Это что же, ходить в ожидании пули неизвестно сколько дней?»

— Севкин, не соглашайся! — вдруг вмешался Толька Синий. — На кой фиг тебе быть на привязке у Арона? Он где-нибудь достанет порох и будет тебя держать на крючке: когда захотел — айда стреляться…

Да, Синий был совсем не дурак! И Лодька испытал к нему горячую благодарность.