Учитель разбил ребят на пары и дал им задание — набросать портреты друг друга. Причем постараться выразить настроение и сущность натурщика, а не только портретное сходство.
Затем он объяснил:
— Художник должен уметь видеть самую суть людей и вещей. Сквозь любую мишуру. Он должен быть философом и психологом. А краски — его первые помощники. Портретное же сходство сейчас — не проблема. Для этого есть фотоаппараты, не забывайте.
Ребята сначала восприняли это необычное задание с энтузиазмом. Оно показалось им на удивление легким. Подумаешь, настроение и сущность! Главное — необязательно передавать сходство.
Но вскоре седьмой класс озадаченно притих. Подростки растерянно посматривали друг на друга и на краски. Они не знали, с чего начать. Простенькое с виду задание оказалось довольно-таки коварным. Действительно: как прикажете изобразить скромность? Или наглость? Или завистливость? Как показать, что ты к этому человеку относишься хорошо, а вон к тому — плохо? Тем более — в красках, в цвете!
Хитрый Карандаш преспокойно бродил между мольбертами и что-то потихоньку советовал растерянным «художникам». А потом он принялся рассказывать им о Ван Гоге. О человеке, который стал настоящим Мастером, не обладая необходимой для этого техникой. Или опытом.
Карандаш заявил — лишь его особое видение мира, чутье и настроение художника, талантливо переносимые им на свои холсты, заставляют людей и сегодня замирать перед полотнами Ван Гога в восхищении. Именно поэтому в наше время с его работами знакомы люди практически из всех стран мира.
Карандаш рассказывал так, что ребята почувствовали: каждый их них сумеет сделать подобное. Сумеет, если сможет жить лишь на своих холстах. Хотя бы в тот момент, когда он берется за краски.
И в класс пришла тишина.
Сергей рассматривал усаженную напротив него Свету Лукьяненко и недовольно хмурился. Почему бессовестный Карандаш дал ему в напарницы именно ее, мальчик понял сразу же. Лукьяненко — еще та девчонка!
Вечная молчунья. И друзей у Лукьяненко среди одноклассниц нет. Как-то так получилось, что она вечно держалась в стороне. В младших классах она часто болела, месяцами пропуская школу, и родители даже наняли для дочери домашнего учителя. Позже несколько лет подряд Лукьяненко сопровождал в школу охранник. На уроках он не сидел, но на переменах держался неподалеку от Светки — кому из девчонок захочется такого счастья? Болтали, что Светкин отец боялся, что его дочь похитят. Глупости, конечно…
В седьмом классе Лукьяненко наконец избавилась от охранника, но… одноклассники уже разбились на группы, обзавелись друзьями. Она оказалась почти чужой для всех, так до сих пор ни к кому не прибилась — все время одна и одна. Если честно, Сергей и не помнил такого, чтобы Лукьяненко болтала, скажем, на переменах с ребятами. Обычно она так и сидела за партой, уткнувшись носом в учебник. Зубрила!
Карандаш наверняка счел Светку «трудной натурой». Хотя внешне она почти не отличалась от других девчонок. А если и отличалась, то в лучшую сторону.
Например, Лукьяненко (несмотря на ее нелюдимость) считалась общепризнанной школьной красавицей, за ней даже ребята из старших классов пытались ухаживать. При этом Светка отлично училась. Лучше всех. Сергей и не помнил, проскальзывали ли у нее четверки. И еще, Светка никогда не выходила из себя. Никогда не позволяла себе грубостей. Никогда ни с кем не ссорилась. Даже странно, что у нее нет подружек. Да, Лукьяненко всегда держалась отстраненно! Одноклассники четко чувствовали разделяявшую их дистанцию, Светка умела держать ее. Как — непонятно. Все же она — девчонка.
Хотя они учились вместе с первого класса, Сергей ничего не знал о ее домашних. Знал лишь, что Светка — из обеспеченной семьи. Как, впрочем, и он сам, и большинство их одноклассников. В этой гимназии «простые» смертные почти не учились. Так уж сложилось. Может, потому, что очень дорого стоила школьная форма — ее шили для гимназистов в городском ателье. И почти по всем предметам велись факультативы, тоже, понятно, не бесплатно. А бесконечные родительские пожертвования то на ремонт, то на закупку новейшего оборудования? Не всякая семья такое вытянет.
Сейчас эта странная девчонка спокойно сидела напротив и внимательно рассматривала Сергея, а глаза у нее были… цвета васильков в пшеничном поле!
Лукьяненко даже пыталась что-то изобразить на своем холсте. Развернув в другую от Сергея сторону мольберт, чтобы он не подглядывал и не мешал. Сергей никак не решался посмотреть на одноклассницу всерьез, используя свои новые возможности. Трусливо отводил взгляд в сторону, думая — не нарисовать ли Светку по памяти? Так намного проще. Для него. Кстати, запросто можно припомнить прошлогоднюю фотографию! Они тогда снимались всем классом прямо в школьном дворе. Весной…
Внезапно Сергей поймал странно напряженный взгляд, брошенный на него учителем. И понял — этот необычный урок проводится только из-за него.
Сергей насупился — Карандашу что-то нужно! Именно от него, Сергея. Что-то очень важное. Получается, он должен выложиться по полной программе. Сергей доверял учителю. Он прекрасно понимал: Карандаш ничего просто так не делает.
Неожиданно ему пришло в голову — это забавное задание имеет связь с предыдущим портретом. Портретом его мачехи, бездумно набросанным им на прошлом уроке!
Глава 11
Портрет Cветланы
Сергей машинально покосился на Гришку и невольно фыркнул: Лапшин старательно переносил краски не столько на холст, сколько на собственную физиономию. Гришкины многочисленные веснушки сейчас почти не выделялись среди ярких цветных пятен. Лапшин, как помнил Сергей, рисовал всегда увлеченно. Даже слишком! Никогда не передавая полного сходства с натурой, Гришка умудрялся устраивать на своих полотнах настоящий праздник красок. Правда, их сочетание порою пугало. Поражало воображение. Казалось немыслимым. Словом, у Гришки при отсутствии, быть может, особого таланта, явно было свое собственное видение мира. Пусть и довольно необычное!
Старый Карандаш частенько — и с нескрываемым изумлением! — застывал перед Гришкиным мольбертом. А одноклассники, хоть и подсмеивались над Лапшиным, обычно рассматривали его работы с любопытством. Такого буйства красок нигде нельзя было увидеть, только на Гришкиных холстах! Временами казалось — таких цветов и оттенков и в природе не существует. Особенно интересно было гадать — что же изображено на лапшинском рисунке? — через месяц-другой, когда тема урока уже забывалась. Чаще всего ответить на этот вопрос мог только сам Гришка.
Как только он не путался и мог отличить, например, собственный натюрморт с виноградом от весеннего лесного пейзажа — этого не понимал никто. Но Гришка не ошибся еще ни разу. А ребята лишь по дате на его работе припоминали тему тогдашнего урока.
У Сергея в комнате висело несколько Гришкиных картин — это были его подарки. Якобы осенний букет. Старая церквушка на Соборной горке. И Гришкина любимая пестрая кошка — Маруська. Все полотна были написаны в излюбленной Гришкиной манере. «Сплошное безобразие» — как ее называла озадаченная Карповна. Первое время она честно старалась хоть что-то понять. Она едва шею себе не сворачивала, изучая Гришкины рисунки с разных ракурсов и расстояний… Да все без толку! Правда, старушку все же что-то тянуло к Гришкиным работам. Она сама не понимала — что именно, и это ее тревожило. Сергей видел: Карповна как-то раз даже украдкой перекрестилась.