Облачный полк - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Веркин cтр.№ 61

– Они не хотят помнить, – поправил я. – Почти три года под фашистами, кому про это вспоминать охота? А в лагере нечего смотреть на самом деле.

– Почему?

– Там ничего не осталось. Землянки провалились, лесом все затянуло. К тому же болота поднялись. В районе торфоразработки, производят мелиорацию, в одном месте вода ушла, в других наоборот, прибыла. Может, уже и нет лагеря вообще.

– А попробовать не хочешь? – поглядел на меня писатель. – Найти?

– Меня отпустили на два дня, не успеем. К тому же… Как-то я уже набегался по болотам. Все партизанские базы похожи, в сущности, ничего интересного. Лес как лес. Как этот.

Сосны, осины, елки. Рябина.

Дорога вильнула вдоль реки, из-за холма показалась деревня. Дома.

– Не узнаешь? – улыбнулся Виктор. – Лукино же…

– Я тут зимой был. Не похоже, если честно. Но мы дома все время сидели, на рыбалку только вышли. Река вроде та же. Лодки вон лежат…

«Победа» заскрипела на ухабах, вблизи деревни дорога испортилась, и мы снова поползли. Кажется, недавно был дождь, машина стала буксовать, Виктор добавлял газу, мотор грохотал, грязевые брызги летели по сторонам.

Но пробрались, въехали на единственную улицу. Народу никого, неудивительно, полдень и лето, все на работе. Только кошки, сидящие на заборах, только собаки, лежащие в траве, собаки кстати побрехивали, мирные собаки с лохматыми мордами, так лаяли, для порядка. И гуси еще. Я редко в деревне бываю, я город люблю, асфальт, трамвай, набережные, деревня мне тяжела, а тут гуси, да еще много, ходят стаями. Жирные, косолапые, клювастые.

– Меня такой в детстве чуть не заклевал, – кивнул Виктор. – Бабка еле отбила. Зачем им столько гусей, а?

– Они растут быстро, – сказал я. – Жрут не много, гусь это как свинья, даже лучше… И вкусные. Осторожно, не задави…

Интересно, а мелочь где? Ну, дети маленькие. В яслях сидят что ли? Мы остановились возле двухэтажного дома, его я узнал. Выбеленный первый этаж, второй деревянный. Палисад, кажется, раньше его не видел, а может он тогда был под снегом.

Виктор остановился у калитки, вытер со лба пот.

– Приехали, – сказал он.

– Приехали, – сказал я.

– Подожди, ладно? – попросил писатель. – Посиди здесь, хорошо?

– Хорошо, – кивнул я.

Писатель выбрался из машины, захромал к дому. Там, на перроне, он не хромал, я отчетливо помню. Нога затекает, наверное, от долгого сидения. У меня тоже живот болеть иногда начинает, особенно когда смеюсь долго. А писателю хромым ничего, даже интереснее.

Виктор скрылся в доме.

Я не торопился выходить. Мне нравилось сидеть в автомобиле, в нем острее чувствовалось будущее. Будущее живет в технике, это несомненно, когда я смотрю на хром приборных панелей, на подрагивающие стрелки, лучащиеся фосфором, я вижу… год двухтысячный, не меньше. Он далек и невозможен, и я наверняка его не увижу, но двадцать первый век уже здесь, его ростки уже в нас и вокруг нас. Однажды я летал на самолете. Я совсем не смотрел в окно, земля, раскинувшаяся под крыльями, совершенно меня не интересовала, я вообще не открывал глаза весь полет, захваченный ощущениями техники. В самолете существовало будущее, оно пахло, дрожало и двигалось вперед.

Машина остывала, цокала железом двигателя, поскрипывала пружинами диванов и хрустела пружинами, по стеклу полз заблудившийся слепень. Жарко, безоблачно, ни ветерка, река блестит, как нержавейка. И черные квадраты плотов, длинной гусеницей изогнувшейся поперек плеса. На противоположном берегу пляж, костер, уху варят, Саныч здесь вырос, у воды и ветра.

Лодки на берегу, как тогда, и сети, покачиваются на ветерке, бревна, сгнившие над водой и похожие на мертвых крокодилов, коряги, выброшенные течением, речной запах, в котором смешивалась вода, древесина, рыба и свежие огурцы.

Теперь уже узнавалось. Да, я уже был здесь. В конце сорок второго, под Новый Год. Лодки, они вот так же лежали, выставляли горбы из под снега, а ничего остального тогда я не заметил. Дом двухэтажный, крыша из дранки, все, как Саныч рассказывал, и там, на втором этаже его комната.

Почему-то не хотелось встречаться с его матерью. Вряд ли она узнает меня, все-таки пятнадцать лет прошло, давно уже, и не самые веселые годы. Что я ей скажу вообще? Что мне повезло?

Появился писатель. Без пиджака, в белой пузыристой рубахе, пропотевшей подмышками. На лбу наливался фиолетовым синяк, завтра вообще почернеет.

– Все в порядке, – сказал он. – Можно идти. Жаль, Екатерины Алексеевны нет, тебе, наверное, интересно было бы с ней поговорить. Заболела, в области сейчас. Вы ведь встречались?

– Да. В сорок втором…

Зачем мы сюда приехали? Я думал, что для этого как раз. Мы сядем за стол, поедим пирогов, мать Саныча станет рассказывать, ну, и я что-нибудь расскажу. А что теперь делать?

– В сорок втором, помню-помню… – писатель открыл багажник.

Сунул в зубы папиросу, задымил.

А я вот так не могу. Курю, конечно, помогает, но чаще трех папирос в день не получается. Все вокруг курят, наверняка в этом что-то есть, главное понять.

– Конечно, мать я тоже расспрошу, потому, поподробнее… – писатель принялся жевать папиросу. – Дмитрий, как ты думаешь…

Он наклонился и достал из багажника автомат. Черный, новенький, мне показалось, что даже в смазке МП 40, все называли его «шмайсер». Последний раз я видел такой… Наверное в сорок седьмом, когда в очередной раз оружие сдавали. Тогда сосед, матерясь, вытряхивал из гаража трофеи: каски, ножи, вполне себе на ходу «Цюндапп», патефон, оружие. Немецкое, в основном. С тех пор нет. Поэтому сейчас, вот когда Виктор повесил автомат на плечо, буднично, обыденно, как теннисную сумку, у меня в животе заболело. Автомат выпадал. Солнце, парусиновые брюки, «Победа» – и машиненпистоль. И подсолнухи у дома, желтые шары. Или георгины… Кивают над забором – и машиненпистоль.

Но «шмайссера» писателю было мало, он достал еще и ППШ.

Наш был не таким веселым, лак на прикладе облез, диск в царапинах, заслуженный аппарат, не удивлюсь, если на прикладе еще и зарубки, восемнадцать штук. ППШ писатель повесил на другое плечо, подошел ко мне.

– Подержи, пожалуйста, – писатель сгрузил на меня оружие.

Оно оказалось неожиданно тяжелым, оттянуло плечи, раньше мне казалось, что это все гораздо легче.

Зачем оружие? Зачем здесь?

– Ненастоящее, – сказал брезгливо писатель. – Небоевое то есть. К боевому давали в придачу милиционера, так что пришлось это взять.

Я заглянул в стволы, сначала в МП, затем в ППШ. Точно, небоевое.

– Как? – спросил писатель.

– Плечи режет.