Вернуться по следам - читать онлайн книгу. Автор: Глория Му cтр.№ 36

Там, дальше, за шуршавой стеной кукурузы, было открытое место и стояли два куреня – побольше и маленький.

– Там что, Игореша? – спросила я, указывая пальцем на курени.

– Та не помню. Гарбузы кормовые, чи шо? Пойдем посмотрим.

Мы шли, держась за руки и болтая, и вдруг Игорь, запнувшись на полуслове, резко дернул меня к себе.

– Ты что? – обернулась я к нему.

Мальчик, сглотнув, молча указал рукой вперед.

Я посмотрела. Шагах в пяти от нас, у самой кромки гарбузяного поля, замер огромный дымчато-серый пес с обрезанными ушами и глазами цвета лунного камня – белесыми, страшными.

– Стоять, – тихо сказала я Мише, а тот, другой, как-то странно повел головой и шевельнул куцыми ушами. – Держи Мишу, – велела я Игорю, сжимая его руку на ошейнике пса, – крепко держи, не отпускай. Это одоробло, если Миша сунется, его убьет. Одним движением убьет. Я видела один раз, как наш волкодав так собаку убил. Так что держи и стой смирно, а я сейчас попробую… – Я тоже сглотнула и двинулась к серой собаке. – Цу-у-уца, – пела я, – ах ты, цуца, моя цуца… Как же тебя зовут, цуцочка? – Я шла, выставив вперед открытые ладони – больше по привычке. В этом не было нужды, потому что встреченный нами пес был слепым. – Сирко? Сирко, да?

Собака снова по-змеиному дернула головой.

– А кто тут Сирка моего цуциком обзывает?

Я смотрела только на собаку и не заметила, как со стороны поля к нам подошел старый-престарый дед.

Старик был похож на персонажа украинской народной сказки – с длинными седыми усами, в вышиванке, соломенном капелюхе размером с колесо. Разве что штаны у него были не казачьими шароварами, а обычными серыми штанами, заправленными в сапоги.

– Здравствуйте, дидусю, – первым опомнился Игорь, – а мы тут мимо шли… Место шукали, где посидеть с дороги.

– Здравствуйте и вы. – Дед поднял голову, и мы увидели, что глаза у него такого же цвета, как у Сирка, – белые. – Ну так милости прошу до моего куреня. И отдохнете, и перекусите, и деду расскажете, кто такие да откуда пришли.

Дед повернулся и пошел в сторону куреня, Сирко двинулся за ним. Походка у пса была развинченная, он шел как неживой на негнущихся, словно деревянных, лапах.

– Глория, – жарко зашептал мне в ухо Игорь, – тикаймо отсюда, это ж мертвяки. Тикаймо, пока они нас не съели…

Дед остановился, обернулся к нам и странно затрясся, закудахтал – мы не сразу и сообразили, что это он так смеется.

– Не спеши, хлопчику, нас хоронить. Мы с Сирком живые пока, хоть и старые.

– Как же вы услышали, диду?.. Ой, извините, – покраснел Игорек.

– Шоб ты знал – сослепу завсегда люди слышат лучше. Та ничего, садитесь. Будете кулеша? – спросил дед.

– Спасибо, дидусю, не откажемся.

Возле куреня над почти невидимым при дневном свете огнем висел солдатский котелок. Дед сел на брезентовую складную табуретку и стал помешивать варево. Мы переглянулись. Старик двигался так, как будто был зрячим, – уверенно, не шаря перед собой руками; от этого было как-то не по себе.

– Та сидайте, – предложил дидусь, – в ногах правды нет. Меня дедом Семеном зовут, а вы кто?

– Очень приятно, – выступил вперед Игорь. – Я Игорь, а она вот – Глория, а еще с нами собака Миша. Дидусь Семен, вы скажите своему Сирку, чтобы он Мишу не трогал.

– Та не бойсь, не тронет. А вы идите сюда, идите, я на вас посмотрю.

Я подошла первой, и дед быстрым, привычным движением прошарил пальцами по моему лицу и плечам. Прикосновение было сухим и легким, словно осенний лист.

«Посмотрев» так же и на Игоря, старик сказал:

– О! Та вы ж совсем маленькие детишечки! Откуда ж вы тут взялись?

– Так, гуляли, – неопределенно ответил Игорь и в свою очередь спросил: – А вы тут что делаете, дедушка?

– Как – что? Бахчу сторожим, – усмехнулся дед.

– Как же вы ее сторожите? – удивился Игорь. – Вы ж… это… видите плохо… И бегать за злодюгами вам уже тяжело, вы ж старенький…

– От чемный хлопчик. – Дед нам попался смешливый, снова закудахтал. – «Видите плохо», это ж надо! Ничего я уже не вижу, шо твой крот, та и набегался уже – ого-го, теперь отдыхаю. Старость, она затем и придумана, шоб человек перед смертью колготиться перестал, та посидел, та подумал за свою жизнь, от так. А что до злодюг – так кому они нужны, гарбузы та кабачки? То ж скотину кормить. Мы с Сирком тут больше от сорок, чем от людей. Два опудала. – И дед опять захихикал. – Ну, сидайте вже, кулиш поспел… или сходи́те сперва туда, на дальнюю делянку, там у меня кавуны, возьмите себе и собачке своему полакомиться… Хоча какие тут кавуны… Не кавуны – слезы. Вот у нас на Херсонщине – ото кавуны, а тут… Но вы пойдите все равно, возьмите себе кавунця-трискунця…

Мы с Игорем послушно направились за арбузами, нашли два маленьких, треснувших, и, пока несли их назад, Игорь тихонько напевал: «Кавунцы-кавунцы, кавунцы-дрискунцы…»

Один мы разломали пополам и отдали собакам, а второй помыли из старого чайника, порезали и разложили в миски.

Кожа у арбуза была тонкая, темно-зеленая, почти черная, и сам он оказался вполне вкусным.

– Зря вы, дедушка, кавуны свои хаяли. Вкусные кавуны! – облизывая с пальцев арбузный сок, сказал Игорь.

– Та с хлебом ешьте, с хлебом, а то «швыдка настя» нападет. – Дед, пошарив в полотняной торбе, протянул нам серый магазинный хлеб, аккуратно завернутый в тряпочку.

– Спасибо, дидусю.

Мы поели арбуза и поели кулеша. Дед, глядя незрячими глазами в невидимый огонь, рассказывал нам, что сторожит бахчу днем и ночью, что к нему приезжают хлопцы с автобазы, привозят еду, а иногда отвозят его, деда, домой, в баньку сходить, и вообще. Но в деревне он не засиживается, потому что Мотя его померла прошлым летом, а дети уехали в город, вот, зовут теперь к себе, на внуков посмотреть, а он, дед, не едет.

– Куда я от земли поеду? – Старик наклонился и тронул землю у своих ног, как пса по загривку потрепал. – Земля тут хорошая, сама меня носит, силу дает, в городе помру сразу.

– А вам тут не скучно самому, дедушка? – спросил Игорек.

– Скучно, скажешь тоже. – Старик хмыкнул. – Скучно – то буржуи выдумали. Как такое может быть? Человек дело поделает или думу подумает, когда ж скучать? Эх, жить хорошо! – Дед Семен опять разулыбался. – Восемьдесят четвертый годок на свете живу, и никак не надоест! Две войны пережил, а война, детишечки, – это страшное дело. Людей убивают, катуют, земля горит и стонет… И то люди с жизней прощаться не хотят. Хоча, конечно, можно человека так замордувать, что ему жизнь не мила будет… А с другой стороны, есть такие люди, шо у них душа как тот пацюк у подполе, грызет и грызет, и все ей не в радость, и все ей не так. Свое счастье не видит, чужому завидует, так шо ж… Жить не научишь – или оно есть, или нету, от так…