— Боюсь, он сегодня не придет. — Розенкранц развел руками. — Забегал утром, сообщил, что слишком занят.
— Григорий Вильгельмович, если вдруг он все же появится, пожалуйста, не отпускайте его никуда от себя! Даже если придется его вырубить и запереть в чулане! — попросила Геля. — Ему угрожает ужасная опасность!
— Не уверен, что слово «вырубить» уместно в данном контексте, но думаю, что уловил суть. — Ученый подошел ближе, сдвинул очки на кончик носа и серьезно посмотрел на девочку. — Но о какой опасности вы говорите? Я готов, знаете ли, помочь!
— После расскажу. Сейчас мне надо его разыскать. А вы… Обещайте, что дождетесь его здесь и никому не дадите в обиду!
— Обещаю, — просто ответил Григорий Вильгельмович.
— Спасибо. — Геля улыбнулась на прощание и помчалась искать Щура.
Она обежала все окрестные церкви. Мало того что Щура нигде не было, так еще и ни одного знакомого мальчишки ей не попалось.
Только на Покровке, у той самой, полюбившейся с первого взгляда церкви Успения, Геля остановилась и чертыхнулась, чем заработала гневную нотацию от проходящей мимо толстой дамы в лиловом.
Выругалась же вот почему — до нее дошло, что вовсе не обязательно искать каких-то знакомых мальчишек. Любой мальчишка, отирающийся на паперти, мог знать, где Щур. Геля подошла к первому попавшемуся — мелкому, лопоухому, без переднего зуба и спросила — где Щур?
— А тебе на што? — прошепелявил малец и сплюнул на сторону (в точности, как один ее знакомый).
— Не твое дело, — отрезала девочка, — но если ты сейчас же не скажешь, Щур тебе все ухи обдерет.
— Так уж обдерет? — усомнился малец.
— Хочешь проверить? — невинно поинтересовалась Геля.
Лопоухий прищурился, поразмыслил, а потом вдруг улыбнулся во весь щербатый рот:
— А! Дак ты, верно, докторова дочка? Зазноба евонная? Так бы сразу и сказала, а то, вишь, грозится! В шалмане он. Хива по утрянке дите припер…
— Какое дите?
— А вот такое! — Мальчишка развел руками, показывая размер средней кошки. — Малое совсем, в пеленках. Баба Яся только к вечеру будет, вот Щур с дитем покуда и нянькается.
— Спасибо, — Геля отыскала в кармане гривенник, бросила мальцу и побежала к Хитровке.
Зазноба, значит. Ну-ну. Вот трепло! Геля сама кое-кому все ухи обдерет. Только сперва спасет его задницу, но чуть позже — непременно дойдет и до ух.
Хотя время подходило к полудню, на Хитровке было тихо, пусто, ветер гонял мусор по площади — подметать здесь, кроме него, было некому. Свиньинский дом, или «утюг», выглядел еще хуже, чем вечером. В сумерках он казался зловещим, а сейчас, в безжалостном свете дня, смотрелся очень жалким, очень грязным, и не оставалось сомнений в том, что самыми страшными его обитателями были крысы и тараканы.
Геля шагнула в припахивающую плесенью темноту. Поднялась по темной-темной лестнице, нашла знакомую дверь, толкнула ее. Дверь не поддалась — так отсырела, что просто не хватало сил ее открыть. Геля разбежалась и врезалась в разбухшие доски плечом. Доски противно заскребли по камню, но уступили не больше пяти сантиметров.
И только девочка собралась пнуть ее как следует еще раз, как дверь распахнулась. На пороге стоял Щур с младенцем на руках.
— Это я. Извини. — Геля глупо улыбнулась и сделала ему ручкой. — Можно войти?
Паренек посторонился. Но, судя по всему, визит его вовсе не обрадовал.
— До чего ж вы, барышни, настырные! — сердито сказал он. — Я чего просил? Стороной от меня держаться. Бабку не гневить. А вы, напоперек, в самый шалман приперлись!
— Некогда ссориться. Надо бежать отсюда. По дороге все объясню, — веско, как настоящий секретный агент из голливудского фильма, проговорила Геля.
— Ага. Все бросил и побег, — ответил Щур, как настоящий дурак из голливудского фильма, — такие вечно лезут в подвал под тревожную музыку, а потом их жрут зомби и убивают маньяки, — уселся на табурет и стал кормить ребенка из рожка.
Из ветхих, но чистеньких тряпок высунулись две малюсенькие ручки и жадно вцепились в бутылочку.
— Ой, какой хорошенький! — Геля позабыла обо всем и наклонилась к младенцу.
— Девка. Глядите, какая кралечка! — Голос Щура смягчился. — Наши сегодня на паперти нашли.
— Бедненькая! Ее что же, мама бросила? — возмущенно поинтересовалась Геля.
— Ну, видать, не от хорошей жизни. Вечером бабка в Воспитательный дом снесет, ничего. Авось и выживет деваха, — Щур отнял у малышки рожок, пристроил ее на плечо и стал расхаживать по комнате, похлопывая девочку по спинке и тихонько напевая.
Услышав про бабку, Геля опомнилась:
— Щур, миленький, бежим! Полиция в любой момент может схватить тебя и арестовать.
— С каких дел? — Щур даже остановился от удивления. Малышка тотчас недовольно закряхтела и мяукнула — в точности, как Силы Зла, когда сердились. — Я ж не ворую, фараонам про это ведомо. А ежели они за здорово живешь всю шантрапу арестовывать зачнут, так у них тюряга треснет.
Тогда Геля вдохнула поглубже и одним махом выпалила все, о чем узнала утром.
Щур долго молчал, шагая взад-вперед и механически укачивая малышку.
Наконец сказал, обращаясь вроде бы не к Геле, а к столу и кривым табуреткам:
— Значит, вона как. А говорила мне бабуся, что барышня Рындина — гадюка подколодная. Да я, дурак, не верил.
— Что?! — возмутилась девочка.
— Не кричите. Дите напужается, — медленно произнес Щур и посмотрел прямо на Гелю. Он сильно побледнел, от этого синяки и ссадины на лице выделялись как нарисованные. Желтые глаза пылали гневом.
— По-хорошему, значится, от бабки меня сманить не вышло. Так вы решили по-плохому. Напраслину возводите. Бедную калеку сиротите. Змея как есть, гадина ядовитая… Только шиш вам с маслицем, Аполлинария Васильевна! Бабку я нипочем не кину. Я у ней одна надежа, кровиночка родная…
— Ты что — дурак? — зашипела Геля. — Не слышишь меня? Никакая она вообще не бабка! И никакая тебе не родственница! Забрала тебя из участка по наводке кума-полицейского. Павел Лукич его зовут, знаешь такого?
— Пал Лукич та еще гнида. Небось, от доктора услыхали, — процедил Щур. — Катитесь-ка отсюда колбаской, барышня хорошая, и больше на глаза мне не лезьте. А то ведь и по шее накладу! С гадюками у меня разговор короткий.
Геля не могла поверить своим ушам. Растерянно посмотрела на мальчишку, он ответил непреклонным взглядом.
— А знаешь что? Дурак ты, — устало сказала Геля, повернулась и вышла.
Глава 28
Домой шла как деревянная — ни о чем не думала, ничего не чувствовала.