Она пыталась всмотреться в черты человека, но не узнала их.
Еще один шаг.
Роща ледяных деревьев, искаженное страхом лицо ребенка, обхватившего за шею странное животное, похожее на пса...
Ольга уже не контролировала себя, ее как будто выбросило в иную, совершенно незнакомую, чуждую ей реальность, из которой нет выхода...
Еще один шаг.
Руины каких-то разбитых укреплений, легкая серв-машина класса «Хоплит», превратившаяся в факел, объятая ледяными языками пламени, рвущегося из множества пробоин в броне.
Круг замкнулся.
Она вновь увидела зыбкую фигуру «Фалангера».
– Гюнтер!
Тишина в ответ.
Лишь огромными хлопьями срывается с веток потревоженный громким вскриком иней...
На глаза Ольги навернулись слезы.
Она ничего не понимала, но внутри уже разлился холод, словно пожиравший ее огонь угас, превратившись в застывшие навек языки ледяного пламени.
Он хотел что-то сказать ей, но понимание сути происходящего лежало где-то в иной плоскости бытия, вне рамок ее жизненного опыта.
Не в силах находиться в ледяном безмолвии, она, едва осознавая собственные действия, вдруг развернулась и кинулась прочь, через не закрывшийся проход в суспензорном поле, во тьму и душное тепло летней ночи, под сень живых деревьев...
Станция гиперсферной частоты системы Грюнверк в эти минуты автоматически вышла на связь с планетой. Передача шла из глубин космоса, по плавающему каналу ГЧ, без возможности вычислить источник данных. Направленный луч, расходясь широким конусом, накрыл парк, окружающий резиденцию сенатора, и Ольга вдруг остановилась, будто налетев на невидимую, но ощущаемую ею преграду.
Через секунду она развернулась и пошла в совершенно ином направлении, забыв, что бежала, спасаясь от собственного чувства, сначала вспыхнувшего, а затем жестоко замерзшего.
С нею случилось что-то непоправимое.
Чуждая воля внезапно вторглась в рассудок, заставив забыть обо всем и повернуть к зоне парковок, где стояли несколько флайботов, принадлежавших сенатору Столетову.
Через несколько часов Ольга пришла в себя. Она помнила лишь безумную, сжигавшую ее вспышку чувства и жестокое разочарование, испытанное на заснеженной поляне среди жутких, непонятных разуму фигур.
Ее дела на Грюнверке были завершены, сенатор накануне пригласил ее отдохнуть, провести неделю в его резиденции, но теперь подобная перспектива казалась Ольге невозможной.
Оставив Роману Карловичу электронное послание с короткими, сбивчивыми извинениями, она через сеть узнала, когда отправляется ближайший рейс на Элио, и, заказав билет, стала торопливо укладывать вещи.
Она не хотела оставаться здесь, ее страшила сама вероятность случайной встречи с Гюнтером.
Ольга покинула Грюнверк, так и не узнав, кто он на самом деле, а через сутки внезапные, страшные события вмиг вытеснили из ее сознания всю романтическую чушь.
Гюнтер тоже не спал той ночью.
Внезапное появление Ольги, порыв ее страсти ввергли его в пучину негаданных ощущений и чувств, о способности к которым он даже не подозревал.
Срыв, произошедший накануне, отпустил, он с трудом обрел шаткое равновесие, пропуская шквал обрушившихся, обретенных и разбуженных эмоций через призму самоанализа.
Природа создала любовь.
Название чувству, в основе которого лежат миллиарды лет эволюции, стремление продолжить свой род, оставить потомство, придумали люди. Научившись давать определения эмоциям, человек, как казалось, ушел от инстинктов, поднявшись выше... или пав ниже, – ведь продолжение рода уже не играло ключевой роли, любовь приносила невыносимое наслаждение или столь же невыносимую муку, а шаг от одной крайности к другой, на самом деле такой маленький, незаметный, часто вел к роковым, непредсказуемым последствиям.
Страшнее всего – равнодушие.
Гюнтер постиг его глубину на собственном опыте: не человек, но и не машина, он долгое время считал себя кем-то иным, тщательно запрещал себе действовать как механизм, но и не стремился обрести откровенно человеческие черты...
Беда Шрейба заключалась в том, что он никогда никого не любил.
Он воевал. Иные чувства полнили тогда душу, они и запомнились, а вот любовь прошла стороной, и теперь он не знал, где начинается или зарождается это чувство, не мог его вспомнить, как ни старался.
Равнодушие. Оно возникало по разным причинам: порой от бессилия что-либо изменить, порой от нежелания лезть со своим уставом в чужой монастырь, но прошлое и настоящее вдруг смешались, все изменилось со внезапным появлением Ольги, стало совершенно другим, и тогда Гюнтер ощутил страх.
Его срыв, столкнувший рассудок в пропасть оживших травматических воспоминаний, выплеснулся накануне ночью в виде гротескных ледяных фигур, вырезанных лазером в порыве настоящего неистовства.
К утру он ощущал себя полностью опустошенным, словно на небольшой поляне материализовалось прошлое, которое он долго и тщательно скрывал...
Оля...
Он понимал, что не подойдет к ней, ведь Ольга наверняка узнает, что он киборг с перерожденным сознанием человека.
Вряд ли такое откровение придется ей по душе, но она не спросила его ни о чем, а он не сказал – не успел или не решился, и вот теперь ему вольно или невольно пришлось уйти в тень.
Он не хотел причинять ей боль объяснениями. Гюнтер попросту не пошел в тот вечер в свой маленький мирок, надеясь, что Ольга тоже никуда не пойдет, узнав, кто он на самом деле.
Они больше никогда не увидятся, но Гюнтер понимал, что теперь будет хранить ее образ, что бы ни случилось, сколько бы времени в этом мире ни отпустила ему судьба.
Ольга разбудила внезапные, негаданные, непознанные грани его мироощущения, восприятия, подарила взрыв эмоций и чувств, заставила глубоко задуматься, что же на самом деле произошло при операции по коренной реконструкции его тела? Зачем профессор Романов, руководивший экспериментом, имплантировал в кожу и мышцы не только нервные окончания, дающие возможность осязания, но и зарезервировал потенциал глубоких, сложных биохимических процессов, способных влиять на состояние искусственных нейросетей?
Гюнтер внезапно понял – в нем заложен огромный эмоциональный потенциал, присущий настоящему человеку. Но почему он не испытывал ничего подобного ранее?
Судя по всему, над ним поставили эксперимент, призванный подтвердить или опровергнуть теоретические разработки, вероятно, ни сам Романов, ни кто-либо другой в точности не знал, заработает ли вообще сложнейший механизм чувственного восприятия мира, и если да, то окажет ли комплекс биохимических реакций влияние на искусственные нейросети?
Он намеренно создавал на основе меня совершенно новый тип кибернетического организма, при определенных условиях фактически неотличимый от человека, но управляемый, гораздо более выносливый и неприхотливый, чем человек.