Еще один боец бросился на Геру, выхватив из кобуры пистолет.
– Нет! – крикнул Гера и испуганно выставил перед собой руку.
С ладони его слетела голубая молния и ударила полицейского в грудь. Полицейский кувыркнулся в воздухе и рухнул в бассейн.
Двое бойцов вскинули пистолеты, намереваясь открыть по чистильщику огонь. Гера, объятый ужасом и почти не соображая, что делает, дернул руками, и оба бойца, сбитые с ног голубыми молниями, полетели в бассейн вслед за полицейским.
– Боже! – воскликнул перепуганный Гера и бросился к бассейну. – Хватайтесь! – крикнул он барахтающемуся там бойцу и протянул ему руку.
Боец схватился за руку Геры и закричал от боли – по телу его пробежал разряд тока, а вслед за тем голубые искорки заплясали по всей поверхности воды, и трое спецназовцев, не успевшие выбраться из бассейна, задергались в воде, как эпилептики.
Поняв, что сделал еще хуже, Гера вскочил на ноги и отпрыгнул от бассейна. Пару секунд он стоял неподвижно, не в силах поверить в то, что натворил, потом повернулся и побежал прочь.
На пути у него встала госпожа Сабико. Расстегнутый халат женщины развевался по ветру, глаза пылали яростью, а руки сжимали энергетическое ружье.
– Госпожа Сабико, уйдите с дороги! – крикнул Гера.
– Ты сдохнешь, урод! – рявкнула госпожа Сабико. – Я тебя прикончу!
Она вскинула ружье, но Гера на долю секунды опередил ее. По стволу ружья забегали искорки, он раскалился докрасна и вдруг лопнул, распустившись, как цветок.
Госпожа Сабико вскрикнула от боли и выронила ружье из обожженных рук. Но время было потеряно. Трое бойцов в огнезащитных костюмах, вбежавшие во двор, открыли по Гере стрельбу из боевых брандспойтов.
Тело Геры вытянулось в струну. Затем он потерял равновесие и упал на мокрую траву, сжавшись в комок, судорожно дергаясь и изрыгая изо рта сгустки крови вместе с непереваренным овсяным печеньем.
Бойцы натянули ему на голову экранирующий колпак, схватили за плечи и рывком подняли на ноги.
– Шевели ногами, мразь! – рявкнул один из полицейских.
И Геру, ослабевшего, перепуганного, уже не упирающегося, потащили к фургону.
5
– Пачку сигарет! – сказал Ник, швырнув на прилавок несколько монет.
– Сейчас! – отозвался продавец.
Пока он ковырялся в коробке с сигаретами, Ник прислушался к тому, что бормотал маленький телевизор над прилавком.
– Землетрясение в Голдонге унесло семь тысяч жизней, – забубнила телеголова.
– Чушь, – сказал продавец, положив на прилавок сигареты.
– Что? – не понял Ник, отсчитывая мелочь.
– Это землетрясение – полная чушь. Выдумка. – Продавец смахнул мелочь в ладонь и уточнил: – Вот вы когда-нибудь были в Голдонге?
Ник качнул головой:
– Нет.
– И я тоже. Кто вам сказал, что она действительно существует? Для вас она существует только потому, что о ней говорят по телевизору. Разве не так?
– Так. Спасибо!
– Не за что. Приходите еще!
Ник сунул сигарету в губы и вернулся в автолет. Подняв машину в воздух, он включил автопилот, закурил и устремил взгляд на огни большого города.
Пару лет назад этот вид мог ему понравиться. Но не сейчас. Пару лет назад он еще не избавился от всех иллюзий, и случалось, что мир казался ему прекрасным – особенно когда рядом была Анна.
Анна… Странное дело, но, когда Ник пытался вспомнить свою мать (а это случалось довольно часто), перед глазами у него всегда вставало лицо бывшей жены. Поначалу Ника это раздражало, но потом он привык и даже находил в этом особое удовольствие, уверив себя, что видит не мать и не жену, а некий общий архетип Женщины, на волну которого настроился его разум.
Иногда, когда жизнь казалась особенно абсурдной и невыносимой, Ник специально вызывал в памяти лицо матери (а следовательно – бывшей жены), и появлявшееся тут же ощущение сопричастности с миром вселяло в него уверенность в том, что не все напрасно. Это ощущение дарило ему надежду на избавление и давало силы жить дальше.
* * *
– Вы – писатель Мацухиро Соболев? – усомнился Ник, глядя на прекрасную девушку, открывшую ему дверь.
Девушка лукаво прищурилась и ответила:
– Это мой псевдоним. Настоящее имя – Риоко Соболева. Для вас просто – госпожа Риоко.
Ник недоверчиво оглядел ее стройную, подтянутую фигуру.
– Вы моложе, чем я думал.
Девушка улыбнулась:
– Я просто хорошо сохранилась. В студенческие годы участвовала в программах по омоложению в качестве испытуемой.
– Сколько же вам лет?
– Не стану называть цифру, но вряд ли я младше вас. Итак, что вас ко мне привело, детектив?
Ник кашлянул в кулак.
– Простите, госпожа Соболева, мы можем поговорить в доме?
В раскосых глазах писательницы зажегся лукавый огонек.
– Вы напрашиваетесь ко мне в гости, детектив?
– Не то чтобы в гости… Просто мне хотелось бы поговорить с вами основательно и детально.
– Что ж, тогда входите!
Писательница посторонилась, позволяя Нику пройти.
Закрыв за детективом дверь, она провела его в небольшую, но очень уютную гостиную с псевдомраморным камином и тяжелыми креслами.
– У вас здесь уютно, – сказал Ник.
– Спасибо, – поблагодарила писательница. – Я не поскупилась на хороший мем. В нем около пятисот вариантов обстановки – от дачного домика до дворцового бального зала.
Ник подошел к антикварному книжному шкафу, уставленному старинными книгами, поднял руку и легонько провел пальцем по корешкам книг.
– Книги настоящие или это тоже иллюзия? – спросил он.
– Иллюзия, – ответила госпожа Соболева. – И шкаф, и книги. – Писательница улыбнулась и добавила грустным голосом: – Настоящие мне не по карману.
Она подошла к телеустановке и нажала на кнопку. На одной из стен, превращенной в экран, возник лес. Шумели листвой деревья, волновалась несжатая рожь, под камнем-валуном, покрытым мхом, журчал ручеек. Картинка была объемная, с обонятельными опциями, так что Ник почувствовал волнующий, терпкий запах листьев.
– Когда-то наши предки наслаждались всем этим в реальности, – с грустью проговорила госпожа Соболева, глядя на деревья. – Даже не верится, что Земля была столь прекрасной. Чай, кофе, саке? – предложила она.
– Нет, спасибо, – сказал Ник. – Если вы не против, я закурю.
– Ученые доказали, что курение вредит здоровью, – напомнила писательница.