Волгарь - читать онлайн книгу. Автор: Марина Александрова cтр.№ 48

Тревога поселилась в Степанидином сердце оттого, что Ефим не спешил вернуться в ее постель, отговаривался, что слаба она еще дескать. Но как бы ни измучилась баба родами, какие бы перемены не случились с ее телом, а естество-то бабье своего требовало. Весною уж для плотских утех вполне оправилась женщина, и тягостно ее стало коротать одинокие ночи. Решила она, что охладел к ней муж напрочь из-за того, что прошла ее краса. Что теперь, видно, завел он себе полюбовницу, с коей и коротает ночи свои.

Дикие думки изводили Степаниду безмерно. Да и права она была во всем почти: не тянуло Ефима в женину постель, а полюбовницу еще не завел оттого, что больно к сыну привязан был, не успел еще нарадоваться на свое нежданное отцовство. Но не за горами был тот день, когда похоть мужицкая, ненасытная своего потребует.

А Ефим теперь лишь жалел немного Степаниду, более не было у него к ней никаких чувств. Да и то сказать: богатство ее теперь в его руках было, и спал в люльке наследник законный – чего и желать более! Ведь облик жены так сменился разительно, что словно чужая совсем женщина появилась рядом с Ефимом. Не видел он той Стеши, что была ему мила и желанна, когда носила ребенка, и той «матушки» пышнотелой, что будила его ненасытное естество, тоже не было более. Увядшая же Степанида Яковлевна совсем уж не могла завлечь казака.

Да только пришлось ему вскорости воротиться в супружескую опочивальню. Когда вздохи, слезы и улещивания, коими досаждала жена Ефиму, не возымели успеха, то заявила Степанида мужу, что дворовые шепчутся за спинами хозяйскими, будто б непорядок промеж супругов растет. А таким сплетням укорот надо сделать, пока сор из избы на весь город не вымели.

Внял Ефим таким слова и в ту же ночь возлег в супружескую постель. Степанида в ожидании любимого мужа в баньке попарилась с росным ладаном, чтобы дух от нее шел сладостный, да поставила подле кровати чарку с добрым сладким вином. На ужин же велела подать гуся, запеченного с восточными пряностями. Словом, все сделала, чтобы доволен был Ефим.

За этими хлопотами так увлеклась купчиха, что едва-едва ночи дождалась. Когда ж вошел Ефим и увидел в полумраке, царившем в опочивальне, раскинувшуюся бесстыдно на перине жену, то луна в оконце, что освещала ее тело, напомнила казаку их первую ночь. Он выпил вина, усмехнулся в усы и возлег рядом с женой. Благословенная темнота скрыла то, как постарела Степанида, и Ефим, подогретый вином да и долгим воздержанием, почувствовал, как напрягается его естество. Резко навалился он на жену, вошел в нее рывком и через несколько минут яростного соития удовлетворенно затих.

Когда ж увидал он слезы на глазах жены, то захотел приласкать ее из жалости. Но, почуяв под руками дряблую плоть, вместо совсем недавно еще упругих и пышных грудей, преисполнился отвращения к Степаниде и быстро скатился с нее. Потом зевнул картинно, проворчал, что, мол, поздно уже, отвернулся от жены и захрапел вскорости. Несчастная же женщина так и проплакала до утра.

После этой ночи старался Ефим приходить в опочивальню, когда жена уже заснет, но от такого обращения стала чахнуть Степанида и, горько плача, молить мужа о ласке. Старался будить в себе казак воспоминания о ранешней жене, чтоб распалить себя, да только нечасто у него это получалось, ведь не любил он ее, вот и весь сказ.

После таких-то ночей скверных стал казак мрачен и зол, лютовал над дворнею. Жалел он свою подурневшую супружницу, но, чтоб утешить ее, не мог он никак через себя переступить. Хозяйской беде помогла бедовая девка Палашка, что давно положила глаз на Ефима. Решила она, что теперь самое время ей прельстить его.

С этой целью, когда прилегла Степанида поспать после обеда, подкарауливала Палашка хозяина на конюшне. Ничего не подозревающий Ефим вошел туда, чтоб проверить, ладно ли новый конюх службу справляет, и услышал тихий Палашкин голосок:

– Ефим Харитоныч, батюшка, чтой-то ты все такой невеселый ходишь? Ступай ко мне, я тебе тоску-то враз развею.

Палашка ничего не боялась, когда затевала эту проделку. Сладость плотского греха познала она еще в пятнадцатое свое лето, а за четыре года так научилась мужиков прельщать своим ладным упругим телом, что и святой бы не устоял.

Когда Ефим обернулся на девичий голос, то его ажно затрясло от вожделения: девка задрала подол, заголив себя до самого пояса, и стояла к хозяину с выставленным задом, бесстыдно гладя себя по ягодицам.

Казак чуть ли не бегом подлетел к девке, которая зазывно посмеивалась, прижался к ней всем телом, выпростал из рубашки ее маленькие упругие грудки и стал мять их одной рукой, а другой принялся шарить ей в низу живота. Палашка изогнулась, томно постанывая и, еще сильней разведя ноги, стала тереться об Ефима выпяченным задом. Не в силах более сдержаться, казак выпростал из штанов свое орудие и вставил его Палашке. Девка взвизгнула приглушенно и попыталась еще более насадить себя на копье, столь сладко терзавшее ее нутро.

Со звериным рычанием хозяин, не помня себя, яростно всаживался в сочную тесную плоть Палашки, пока оба они не повалились в душистое сено в полном довольстве друг другом...

С этого дня так и повелось: днем, пока болезная Степанида Яковлевна почивала, Ефим с Палашкою тешился всяко, а ночью ублажал по мере сил супружницу, вызывая в памяти образ все той же похотливой Палашки.

Не ведавшая про такой расклад купчиха успокоилась, насытившись мужниными ласками. Ефим доволен был, что не плачет более жена его, не смотрит просящими глазами, вынимая из него душу. Ну а Палашка, она Палашка и есть, ей лишь бы поваляться всласть с крепким мужичком, а там хоть трава не расти!

...Никто из завсегдатаев окраинной царицынской корчмы, где можно было не только поесть, но и выпить в обход царевых кабаков дешевого зелья, не знал, откуда появилась вдруг у старого корчмаря Фомы Лукова пригожая взрослая дочь. Ну, дочь она, может, и не дочь вовсе, а и не жена и не полюбовница. Звали пришлую красавицу Любавой, и была она гордою и своенравной чрезмерно. И как-то так быстро прибрала к своим рукам все хозяйство старого Фомы.

Такой оборот делу, конечно, только на пользу пошел: корчмарем Фома был никудышным, только на тайной торговле винной и держался, и ходили к нему только самые захудалые жители. Любава порядок в раз навела: чистотою корчма засверкала отменной, кушанья не в пример лучше стали, да и винище теперь не самое поганое там прикупалось.

Только смущал людей такой оборот. Знали все, что старик Луков зело жаден был, и никто ума приложить не мог, с чего бы он на старости лет взял и раздобрел так, что почти отдал свое заведение какой-то девке. Покумекали так люди, ничего не надумали, да и бросили. Хорошо в корчме – ну и ладно! Была б ества справная да выпивка добрая, а про остальное и заботиться не след.

Через год всплыли старые разговоры, когда преставился Фома, и стала Любава полноправной хозяйкою. Многие мужики стали домогаться до красавицы-корчмарки, да все бес толку. Оно, конечно, удивительно, что девка в самом соку мужиков чурается, так ведь и не такое случалось. Иное странно: ежели какой мужик али там парень после Любавиного отказа упираться зачнет да попытается к девке силой приступиться, так непременно содеется с ним что-нибудь пакостное.