Призрак улыбки - читать онлайн книгу. Автор: Дебора Боливер Боэм cтр.№ 46

— Раади! — крикнула я буквально через секунду. — Вернись и развяжи меня. — Но, вероятно, он не услышал. Я чувствовала себя опустошенной, несчастной и глубоко разочарованной. Скорее всего, я надеялась, что, несмотря на веревки, Раади возьмет меня силой, и я окажусь в двойном выигрыше: получу удовольствие и спасусь от чувства вины, но то, что он сумел уйти, лишь увеличило мое к нему уважение.

Худо-бедно, но я прожила эту ночь и даже сумела немного поспать. На рассвете пришел Миилио и развязал меня, бормоча, что для него это тоже была непростая ночь. Еще через два часа я уже стояла под тростниковой крышей аэропорта и дожидалась своей очереди, чтобы взвеситься (процедура, необходимая для правильного размещения пассажиров в маленьком самолете). Очередь продвигалась медленно, перемещаясь вместе с ней, я увидела на полу мятую газету. Подняла ее, машинально открыла и сразу увидела объявление о завершающих фестиваль танцах, которые состоятся на берегу, в павильоне, носящем исполненное благих намерений название «Зал мира между кланами». Оно гласило: «ТАНЦЫ ДО РАССВЕТА ПОД МУЗЫКУ ОРКЕСТРА «МОТЫЛЬКИ, ЛЕТЯЩИЕ НА ПЛАМЯ» (В ПРОШЛОМ «МОРСКИЕ БОГИ»). БАРАБАН — СААМОЛИ МАЛУККА, БАС-КЛАРНЕТ — СУЭЦЦИ КОЛЛО, ФОРТЕПЬЯНО — НУЛЛИ ТРЕОТТИ, ГИТАРА — РААДИ УЛОНГГО».

Значит, он изменил-таки название оркестра, подумала я, и волна нежности затопила мне сердце. Будь десятое октября не так близко, скорее всего, я сдала бы билет и немедленно кинулась назад, к Раади. Но в нынешней ситуации я просто встала на весы и улыбнулась взвешивавшему меня служащему. Это был явно страдающий от избытка веса крепыш, в вывернутом наизнанку оранжевом жилете, с венком из торчащих в разные стороны остролистых папоротников на голове и бесполо-мечтательной улыбкой от уха до уха.

В самолете, рядом с неразговорчивым калифорнийцем, у которого каждая ляжка была толще моего торса, я, отказавшись от предложенной стюардессой жвачки из бетеля, начала просто смотреть в окно. Вернусь ли я сюда еще, вертелось в голове, пока наш самолет летел над радиально расходящимися цветущими островами, принадлежащими кланам Мотылька и Мыши, Змеи и Совы, Бабочки и Улитки. Как только мы набрали высоту, я опять развернула газету, и в этот раз увидела напечатанную вверху дату: 20 сентября 1995. День в день пять лет назад. Я не могла не вздрогнуть, ведь именно тогда в Раади выстрелили. А потом вздрогнула еще раз, поняв, как это невероятно, чтобы газета пятилетней давности вдруг оказалась на полу среди снующих туда-сюда пассажиров аэропорта Кулалау.

* * *

Амалия все еще продолжала томиться по этому своему гарвардцу, Брайану. Правда, однажды он пригласил ее на ланч, но она была абсолютно уверена, что лишь с одной целью: выведать все возможное об информантке-сказительнице, которая, как выясняется, была специалисткой и по теме Брайана — сложному комплексу диалектов северной Японии, характеризуемому отрывистым (типа стакатто) произношением. При таких обстоятельствах было как-то неловко рассказывать ей, что еще один мой возлюбленный не только жив, но и стремится так или иначе быть со мной. Не слишком дипломатичным казалось и признание, что я сильнее, чем прежде, люблю Гаки-сан, и это особенно ясно теперь, когда я вернулась в страну, где он живет, а крыша храма, виднеющаяся за полем из окна моего коттеджа, непрерывно напоминает о нашей необыкновенной ночи. Хотя, вообще-то, напоминания не нужны: все и так навечно впечатано в потаенные клетки мозга.

— Надеюсь, ты не поедешь на той неделе в свой омерзительный храм? — спросила в конце разговора Амалия.

— Он вовсе не омерзительный, но, вероятно, нет, не поеду. — Это была не чистая ложь, а так, с легкой примесью.

— Хорошо, но на всякий случай давай-ка я все-таки расскажу, как — по словам моей сказительницы — распознать злого призрака, если он принял вид человека. — Амалия произнесла какое-то архаично звучащее слово, и я, закусив губу, чтобы не рассмеяться, послушно записала его на внутренней стороне обложки моего зеленого, как мох, блокнота.

* * *

«Любовь не просто слепа, она еще и безумна в клиническом смысле слова». Это один из пессимистических афоризмов, рожденных в уме моей матушки после того, как блестящий и безответственный, кроме лыж, ничего не желающий знать батюшка вышел однажды купить свежий номер «Иллюстрированного спорта» и больше уже никогда не вернулся. Проезжая мимо убогих маленьких деревушек, крошечных, на заплаты похожих полей и домов, на стенках которых сушились нанизанные на веревку сардинки, вдыхая все более чистый и освежающий воздух, я подумала, что, возможно, являюсь живым подтверждением этой циничной теории. Только что я отдала целый год пассивно моногамным отношениям с мужчиной, который мне подарил восхитительную, но полную тайн и загадок ночь, с мужчиной, о котором я почти ничего не знаю и которого прорицательница на основании выданных ей фактов принимает за спрятавшегося под чужой личиной зловещего призрака.

Последнее заставляло меня недоверчиво пощелкивать языком, конечно, такое предположение просто абсурдно, но вопрос, почему все-таки мы должны были расстаться на целый год, по-прежнему смущал воображение. Смутно помнилась фраза «дружба в письмах не для буддистов», но ведь раз в месяц он мог бы и приподнять телефонную трубку. И вдруг меня осенило. А не была ли эта разлука своего рода испытанием моих душевных качеств, пройдя которое, я могла наконец считаться достойной спутницей жизни.

Как бы то ни было, скоро я все узнаю, подумала я, становясь на позицию фаталиста. Гаки-сан сказал «десятого октября», и я решила постучаться у дверей в одну минуту первого назначенной мне даты. Приехала я на полчаса раньше и, включив печку, сидела в машине, слушая кассету с хитами Ван Моррисона, следя за стрелкой часов и каждые несколько секунд кидая взгляд в развернутое зеркальце заднего вида, словно опасаясь увидеть в нем что-нибудь неожиданное.

Наконец стукнула полночь, но я принудила себя прождать еще пять минут, предполагая таким образом слегка замаскировать свое нетерпение. Оставив багаж в запертой машине, я стала медленно подниматься по мощенному камнем склону, глубоко наслаждаясь тишиной, пряным запахом осени и дрожью предвкушения. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь и несмело подала голос.

Никакого ответа.

— Привет! — крикнула я погромче.

И тогда, откликаясь на мой голос, в глубине дома скрипнула дверь и после мгновения, показавшегося мне вечностью, послышался шум, безусловно, мужских шагов, спешащих ко мне по гладким доскам пола. Вот он! Прекрасный настоятель старинного храма наклонялся ко мне через перила лестницы и радостно восклицал:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать домой!

* * *

Его поцелуи были грубее, чем мне запомнилось, но запах, исходивший от него, был прежним: от него пахло благовониями, теплой кожей и сушеными листьями криптомерии. Одет он был как пилигрим: большая шляпа, белые легинсы под коротким черным плащом. «Ты только сейчас возвратился из своего путешествия длиной в год?» — шутливо спросила я, когда он потянул меня в гостевую спальню.

— Да. — Он был странно неразговорчив, но я заключила, что просто мы оба слишком устали и слишком взволнованы. Почувствовав вдруг настоятельную необходимость убедиться, что наша тяга друг к другу не была только телесной, я попросила: