Призрак улыбки - читать онлайн книгу. Автор: Дебора Боливер Боэм cтр.№ 15

«Так это ты!!!» — рыкнул дракон. Слов в его реве было не разобрать, но его огненное дыхание мгновенно сожгло все мягкие ткани на красивом лице монаха. Тот вскрикнул — это был отчаянный вскрик человека, уже лишившегося языка, — и обессиленный, хотя от шеи и ниже еще живой, свалился в бак. Разъяренный дракон обвился вокруг металлической емкости и изо всей силы сжал ее. Один из молодых послушников, в ужасе наблюдавший это из верхнего окна, рассказывал потом, что металл, раскалившись, сделался красно-рыжим, как заходящее зимнее солнце, и слышно было, как шипит, сгорая, плоть, как растекается костный мозг и хрустят, дробясь, кости. Потом, развив кольца могучего тела и бросив все еще раскаленный докрасна бак, дракон устремился прочь и, перемахнув через монастырскую стену, двинулся к реке, нырнул, издав шипение, и, подняв облако пара, исчез навсегда.

После вечера, проведенного за любовными играми и сябу-сябу с резвой молодой подружкой, Дайдзо Така вернулся около десяти вечера и обнаружил на полу в холле большую лужу воды, посреди которой сидела его дочь, одетая в юката с рисунком в виде морских волн, подпоясанное мокрым алым оби и запахнутое левым отворотом вверх, как это делают лишь на телах усопших. В одной руке одна держала портновские ножницы, в другой — острую бритву. Чудесные ее длинные волосы валялись на полу мокрыми прядками, как торопливо и беспорядочно срезанные побеги риса, а выглядящий бесстыдно-голым череп был весь в лиловатых порезах.

«Благодарю за заботу, которой вы меня окружали все эти годы», — произнесла Киёхимэ и поклонилась так низко, что бритая голова коснулась татами.

Дайдзо остолбенел. Это были слова, которые по обычаю произносит невеста, покидая в день свадьбы родительский дом. Киёхимэ подняла голову, и отец увидел тусклые и красные от слез глаза. Лицо было опустошенным и не совсем осмысленным, как в полусне.

«Если на то будет ваше благословение, — заговорила, употребляя странно звучащие архаичные выражения, Киёхимэ, — я бы хотела навсегда покинуть этот иллюзорный мир, полный искушений и разочарований, и перейти в монашество».

Дайдзо был удивлен, но и почти обрадован. Сплетни прислуги достаточно просветили его по поводу образа жизни дочери, и он уже распростился с мечтами выдать ее за достойного продолжателя древнего феодального рода или семьи, ведущей свое происхождение от какого-нибудь божества, обитавшего на земле в незапамятные времена. Несколько часов назад он узнал, что его любовница Мити беременна младенцем мужского пола, так что, в конце концов, наследника он получит, и это будет прекрасный сын, который, став взрослым, сможет жениться на скромной, прекрасно воспитанной девушке безукоризненного происхождения.

«Моя дочь — монахиня», — пробормотал, как бы на пробу, Дайдзо. Слова прозвучали недурно, в них, безусловно, слышался благородный оттенок, способный нейтрализовать «отсутствие морального кредита», в котором обвиняли его недружественные газеты, те самые, что выдумали и прозвище Виноградный Гэтсби.

«Благословляю тебя, — торжественно произнес Дайдзо. — Но объясни мне: зачем ты сбрила еще и брови?»

Поднеся руку к лицу, Киёхимэ, словно слепец, неуверенно читающий пальцами выпуклые цифры на табличке в лифте, ощупала свои опаленные брови и, вдруг вспомнив все: любовь, пламя, горящую плоть, — начала всхлипывать, сначала тихо, а потом громче и громче, раскачиваясь — неосознанно — от ужаса и горя.

Вскрикивания и разбудили ее, но прошло несколько страшных минут, в течение которых она с пересохшим от ужаса ртом не понимала, ни где она, ни что происходит, прежде чем стало понятно, что ее буйства в драконьем облике — всего лишь страшный сон. И этот сон об ужасном превращении наверняка вызван недавним чтением легенды о Додзёдзи, описывающей очень похожую историю с участием девушки и монаха.

— Боже мой, — сказала она по-английски, но, поднеся к голове руки, обнаружила, что нос по-прежнему маленький и вполне человеческий, брови на месте и волосы струятся по плечам, словно весенний дождь, а не разбросаны мокрыми прядками по полу. Отец по-прежнему отсутствовал, беззастенчиво развлекаясь со своей легкомысленной возлюбленной.

Странно, как во сне я разгадала его мысли, подумала Киёхимэ (и они были, в общем, вполне человечны: еще одно неопровержимое доказательство фантастичности эпизода). Может, я становлюсь ясновидящей, как Элали, которая так потрясно предсказывает, кто будет победителем Уимблдона и какую песню предложит сейчас ди-джей в нашем любимом диско, в Роппонги.

И как раз в этот момент ее мысли прервал телефонный звонок. Киёхимэ подождала, чтобы кто-нибудь из прислуги взял трубку, но после второго пронзительного звонка вдруг вспомнила, что отпустила всех до конца вечера, чтобы побыть наедине с Анчином. «Ах этот юношеский оптимизм!» — воскликнула она мысленно, с неожиданной умудренностью думая о случившемся: оно представлялось теперь не столь душераздирающим, сколь интересным; привидевшийся сон, пожалуй, оказался своего рода катарсисом и принес исцеление.

Ближайший телефонный аппарат стоял в кабинете Дайдзо — обшитой деревянными панелями берлоге, украшенной фотографиями его лошадей, собак, виноградников. Среди них было и маленькое фото дочери. Снятая на праздновании своего шестнадцатилетия, том самом, для которого он не счел нужным выкроить время, она, с черными ушками мыши на голове, выбрасывала вперед руку с победно растопыренными буквой «V» пальцами. Войдя в кабинет, Киёхимэ решила испробовать свои свежеприобретенные способности к предсказаниям.

— Это Анчин. Звонит сказать, что простил меня и хочет, чтобы мы оставались друзьями, — произнесла она вслух, не совсем, впрочем, уверенная, что это предчувствие, а не желание, и сняла трубку, ожидая — как это принято в Японии, — чтобы первым заговорил звонящий.

— Моси-моси, — произнес по-японски молодой женский голос, — моя фамилия Грей, можно попросить к телефону Киёхимэ-сан?

— Элали! — радостно крикнула Киёхимэ. — У меня было предчувствие, что это ты.

— Привет, глупышка-дорогушка, — затараторила Элали, переходя на английский с легким барбадосским привкусом. — Послушай, это так здорово, я просто задыхаюсь. Словом, есть двое потрясных парней, с которыми я познакомилась сегодня в Сибуя, около «Тауэр рекордс». Они — можешь поверить? — ездят повсюду за группой «Porlock» и здесь для того, чтобы слушать концерты — те, что будут на уикенде, на которые все давно продано и мы не сумели достать билеты. Ребята, как говорят у нас дома, из молодых, да ранние, после летних каникул начнут заниматься в аспирантуре в каком-то из этих, ух, очень престижных университетов, в Гарварде или Йейле, забыла в котором. У них волосы даже длиннее моих, но они вовсе не похожи на нечесаных бродяг-фанатов, которых показывают в кино, этих — с ужасными кольцами в носу и жуткими татуировками. То есть тату у них, разумеется, есть, но шикарные: они сделали их на Таити. Тату сейчас есть у всех, даже у нудного бухгалтера, что работает у моей мамы, да что там говорить, даже и у меня, и у тебя будет, да? Ты ведь говорила, что сделаешь, как только решишь, какой хочешь рисунок. А я не прочь сделать вторую: скажем, тантрическую змею, ползущую вверх по икре. Но я не об этом: эти классные парни не только дали нам билеты на завтрашний концерт — завтра суббота, верно? — но и достали пропуск за кулисы. Но и это не все, потому как — ну, угадай? — сегодня в десять я встречаюсь с ними в Роппонги, и мы отправляемся в «Ад» — танцевать, есть-пить, что захочется, и так до утра: естественно, все за их счет. Но и это не все. Они почти точно знают, что позже там появится кто-нибудь из музыкантов, может быть даже сам Джон! Донн! Диллинджер!!!