Нестор-летописец - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Иртенина cтр.№ 124

— Ешь, брат Исаакий, ешь, — ласково сказали ему, окружив. — Игумен Феодосий за тебя день и ночь молится.

Но тот бросил хлеб на стол и горестно промычал:

— Они м-мне: м-мы — ангелы… Одолели, вороги.

В трапезной водворилась изумленная тишина, которую оборвал вскрик:

— Исаакий заговорил!

И до самой темноты из пришедшего в разум монаха тянули слово за словом, пока игумен не погнал всех в кельи. Дознались-таки, как повредился несчастный Исаакий. Сидел он сиднем в своем затворе семь лет, питался одной просфорой через день, тело удручал заскорузлой козлиной шкурой. Встать в этом затворе можно было лишь скрючившись и шаг сделать только один. За этими-то трудами Исаакий и позабыл, что лукавые бесы люто воюют с монахами и, как на всякой войне, надобна неусыпность. Погасил он как-то раз свечу, а вместо крохотного огонька в пещере вдруг засияло солнце. Свет, будто ножом, резанул Исаакию очи. Едва оправившись, он узрел перед собой двух светлооких и огнелицых, которые назвались ангелами. «А за нами, — сказали, — сейчас придет Христос. Грянься оземь и целуй землю перед ним». Исаакий, обомлевши и мысли растерявши, так и сделал. И тут же услышал над собой дикий хохот, узрел верченье и коловращенье вокруг. «Наш ты теперь, Исаакий, наш вовеки!» Тот, которого назвали Христом, взял монаха за нос и стал крутить по келье: «А спляши-ка нам, Исаакий!» Прочие принялись бить в бубны, дуть в сопели, затрещали трещотками, зазвенели гуслями. Исаакий все крутился и подпрыгивал, по-козлиному тряс головой, ударял пятками в землю. Только под утро его оставили — бросили полумертвого и ушли. Напоследок пообещали: «Теперь скоро к нам придешь, Исаакий, не отвертишься!»

Услыхав этот рассказ, чернецы расходились на ночь уязвленные. Сокрушались тем, как обидно посмеялись и надругались бесы над их собратом-монахом. «Уж теперь не будет им от нас пощады, — говорили между собой некоторые, все больше молодые. — Теперь-то знаем их хитробесные козни и не дадим спуску». Был среди них совсем юный монашек по имени Никита. Исаакия он в тайне от всех запрезирал и сам решил затвориться в пещере, когда наберется немного опыту. «От меня бесам и подавно тошно придется, — грезил он. — Все зубы себе обломают и от хозяина своего за нерадивость получат по рогам».

За две седмицы в Печерском монастыре перебывала добрая половина киевских ближних бояр, прежних Изяславовых и новых, Святославовых. В один голос с ними Феодосия слезно упрашивала братия — не терзать гневливого князя докукой, не свербеть язвой в его неспокойной душе. Один Никон ни о чем не просил игумена. Тихо писал в келье, о чем-то думал.

Несда изредка заходил к нему — принести чернила, перья, какую-нибудь книгу или так просто: оробев, спросить о чем ни то. Однажды, когда весна уже готовилась перейти в лето, Никон сам поманил его пальцем, увидев на дворе. Привел в келью и подозвал к столу, на котором были ровно сложены две стопы пергамена. Одна стопа была исписана, другая чистая.

— Читай, — сказал.

Послушник, затрепетав душой, жадно впился глазами в письмена. На верху первого листа он прочел: «Временник, иначе Летописание князей и земли Русской, и как избрал Бог страну нашу на последние времена, и города начали появляться по местам, и как становился Киев» Несда благоговейно коснулся пергамена.

— Отче…

— Читай, читай.

«В лето 6360 стала прозываться Русская земля…»

Взгляд нетерпеливо скакал по пергамену.

«…Варяги из заморья брали дань с чуди и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной куне и по белке от дыма… Изгнали варяг за море и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: поищем себе князя, который бы владел нами и судил бы по праву. И пошли к варягам. Те варяги прозывались русью. Сказали им чудь, словене, кривичи и весь: велика и обильна земля наша, а порядка в ней нет. Придите княжить к нам. И был там варяг Рюрик со своими братьями…»

Несда оторвался от написанного и вытер рукавом мокрый от волнения лоб.

— Отче… — сказал он ошеломленно. — Верю и не верю, что это все было. Более двух столетий… Как будто вдруг свет засиял во тьме, и не стало тьмы!

Он опять уткнул алчный взор в письмена.

— Тьмы более, чем света, остается, — возразил Никон. — Но я ее уже не рассею — к иным мой труд перейдет в наследство. Когда-нибудь кто-либо продолжит его, а я уж о том не узнаю… Сказывал мне брат Иларион, будто у тебя рука легкая, благолепное начертание выводит? — внезапно спросил книжник.

Несда вспыхнул лицом, почуяв нежданное счастье.

— А раз так, то даю тебе послушание: будешь переписывать наново мой летописец. До сих, — Никон поднял с исписанной стопы толику листов, — я уже сделал список, далее ты продолжишь.

Он показал и начатый список: вверху первого листа было оставлено незанятое место, и в начале первой строки зияла пустота для красочной буквицы. Далее на некоторых листах тоже были пропуски.

— Это для изографа — для украшательства и лицевых отображений. Ты отрок разумеющий, сам найдешь, где оставлять листы незаписанными.

Несда попытался было поймать руку Никона, чтобы припасть к ней губами. Книжник догадался о его желании и щелкнул послушника пальцами по лбу.

— Опять за свое! Разве я тебя благословил, чтоб целовать мне руку?

— Да, отче! — с жаром ответил Несда. — Благословил ты меня сим трудом!

— Ну и довольно с тебя, — весело усмехнулся Никон.

Послушник вдруг опустил в смущении голову.

— Отче, спросить хочу. Не сердись, если вопрос мой будет неумен.

Никон ответил после паузы:

— А ведь прав Иларион: горделив ты, юнош. Вот уже и неумным боишься себя показать.

— Знаю свой грех, отче, — тихим голосом проговорил Несда.

— Да и сам я в том же грешен, — неожиданно сознался Никон. — Без гордыни своей, пожалуй, и не сел бы за этот летописец, не старался бы переплюнуть греков… Так что ты хотел спросить? Сядь-ка на лавку, что стоишь.

— Знаю, отче, что в деяниях человеческих Господь открывает нам нечто, — начал Несда. — И во всяком — великом и малом — таится своя мудрость. Какая мудрость в твоем летописце, отче Никон? Для чего вспоминать давно забытое да с такой точностью? Не дает ли нынешнее время вдосталь пищу уму? Не равно ли для нас — Рюрик первым княжил на Руси или Кий? Постой, отче. — Послушник, торопясь, не давал Никону раскрыть рот. — Ведь знаю, что нужен твой летописец на Руси, а подумать для чего — не могу. Мысли разъезжаются в стороны и слов не подберу!

— Однако вон у тебя сколько слов, — усмехнулся Никон, немного ошарашенный его напором и дерзостью. Помолчав, он продолжил: — Верно говоришь, что деяния людские для научения нам служат. Но я больше того скажу. В оных деяниях — откровение Бога о нас же самих. О силе и слабости народа, о пороках и добродетелях — а они одни и те же, пока жив этот народ, сколько б веков ни прошло. Потому — что было прежде, то и будет впредь. Все всегда повторяется. Были княжьи свары на Руси, будут и далее, чем дальше, тем больше. Лишь для имеющих разум деяния прошлого — вразумление и предостережение. Но таких всегда немного… — Книжник остановился, задумался. — Очертания грядущего уже рассказаны нам минувшими веками. А вливать содержимое в этот сосуд можно уже сейчас.