– Почему они так решили? – затрещал Брент.
– Из-за меня, – ответил я.
– Мэтти, я не хочу уезжать.
Я и не помнил, когда он в последний раз обращался ко мне по имени. У других братьев, подумал я, это, должно быть, нормально. У нас же с Брентом имена отвалились от пренебрежения, как обои в пустой комнате.
– Брент, – произнес я через силу, но с опозданием.
– Ты сломал мне жизнь, – сказал он. – Всю жизнь.
– Я всем сломал жизнь.
На следующий день утренняя газета вовсю трубила о поисках Ричарда Грейса. Его имя пересекало первую полосу по диагонали, словно лента победительницы конкурса красоты. Под этой «лентой» красовался знакомый портрет Снеговика, увеличенный до размера газетной страницы. Свернув газету, я хлопнул ею по кухонному столу и пошел в свою комнату.
Отец целый день слушал свое наконец заработавшее стерео и укладывал пластинки в коробки. Мать возилась в спальне, двигая вещи, но я к ней даже не зашел. Поели мы только после «Специального выпуска», да и то лишь потому, что Брент завалился в комнату к родителям и вытащил мать на кухню, чтобы она приготовила ужин. Ричарда Грейса так и не нашли, но массированная полицейская облава продолжалась.
Я все ждал, когда меня повезут навестить Терезу и разрешат позвонить Спенсеру, но, сколько я ни просил, родители отказывали без объяснений, и поздним вечером я остро ощутил реальность скорого отъезда из Детройта. Я не мог уехать. Я прирос к этому месту. Решение уехать, бросив всех этих людей, которым я причинил столько горя, казалось мне гораздо большим предательством, чем все, что я сделал до этого. Спрыгнув с постели, я прямо в пижаме помчался в комнату к родителям. Они не спали. Мать читала какую-то книжку или, по крайней мере, держала ее перед глазами. Отец тупо пялился в стену.
– Нам нельзя уезжать, – сказал я.
– Можно, – прошипел отец.
Мать схватила его за руку, и они прижались друг к другу.
– Никому из нас не хочется уезжать, Мэтти, – проговорила она, хотя я уже не был уверен в правдивости ее слов. – Но так будет лучше. Время пришло. Тебе понравится в Кентукки. Ты будешь рядом с двоюродными братьями.
– Я должен позвонить Спенсеру. Пожалуйста, мам. Он хоть знает, что Тереза жива?
Рядом с отцом она как-то обмякла. Ее голова покоилась у него на груди, но глаза смотрели на меня.
– Сьюзен куда-то его увезла. Не знаю, куда точно и собираются ли они вернуться. О Терезе он, конечно, слышал. Ведь все было в новостях, – проговорила она сдавленным голосом.
Мой взгляд затуманился.
– Врунья! – сказал я.
Пощечина была не сильной, но застала меня врасплох, с полуоткрытым ртом; мамино обручальное кольцо звякнуло мне по зубам, и щеку пронзила острая боль.
– Отвезите меня к Терезе! – заверещал я. – Отвезите меня к Терезе!
– О, мой бог, – вздохнул отец.
Мать втащила меня на постель и прижала к себе.
– Ну-ка заткнись, – сказала она ласково, гладя меня по волосам, и я понял, что она больше не злится. – Тереза сейчас на интенсивной терапии. У нее что-то вроде бессонной комы. Она не спит, но ни на что не реагирует.
– Но она ведь назвала имя Снеговика.
– Не знаю, почему все решили, что это его имя. Знаю только, что с тех пор она не произнесла ни слова и даже не пошевелилась.
– Мам… а можно я посплю здесь? С тобой?
– И я. Можно? – спросил брат, заваливаясь в постель рядом со мной и двинув меня локтем.
Мать откинулась на свою подушку и заплакала. Отец вздохнул.
– Мальчики, дайте матери отдохнуть. Дайте нам немного времени.
– Ну, пожалуйста, – канючил Брент.
– Завтра. Если не расхотите. – Он выключил ночник, и нас окутала тьма. – Спокойной ночи, мальчики, – сказал он.
Я вспомнил миссис Кори, задрожал и помчался к себе.
На следующее утро мать разбудила нас пораньше и помогла упаковать наши дорожные сумки. В передней мы обнаружили все четыре потрепанных белых чемодана, которыми родители пользовались, когда путешествовали на машине. На чемоданах лежали два перетянутых резинкой романа Айзека Азимова и стопка кассет.
Брент потер кулаками глаза.
– Мы ведь еще не уезжаем, правда? – спросил он.
– Ш-ш-ш! – прошипел отец.
– Я не поеду, – захныкал Брент.
Я положил руку ему на спину, и от моего прикосновения его лопатки сжались, как аккордеон.
Когда появилась мать, волосы у нее были уже покрашены в более сочный темно-коричневый цвет. Под глазами чернели большие круги.
– Попрощайтесь, – сказала она.
– С тобой?
Плечи у нее упали, губы натянулись.
– Люблю я тебя, Мэтти Родс, – проговорила она мягко, если не с любовью. – А теперь попрощайся с отцом.
– Пока, пап, – сказал я. – Прости. За все. Мне правда очень жаль.
– Знаю. Я приеду, как только смогу. – Он наклонился и взял Брента за подбородок. – Слышишь, Большой Би? Ни о чем не беспокойся.
– Я его ненавижу.
– Это пройдет.
– Не пройдет.
– Он тебя еще полюбит. Впрочем, он и так тебя любит. – Отец посмотрел в мою сторону, хотя Брента от себя не отпустил.
– Почему ты не едешь с нами? – спросил брат.
– Надо продать дом. – Меня это кольнуло. Мысль о том, что в нашем доме будет жить какая-то другая семья, огорчала больше, чем то, что мы его покидаем. Но отец казался на удивление спокойным, даже для него. – Пожили и хватит. На новом месте будет не хуже, вот увидите. – Отпустив Брента, он обнял одной рукой меня, а другой прижал к себе мать. Не часто он выглядел таким сильным, надежным телеэкранным отцом, как в тот раз.
И все-таки они меня любят, подумал я. Но это не помогло.
– Можно, я позвоню Барбаре?
Мать посмотрела на меня, потом на отца. В конце концов она отрицательно покачала головой.
– Знаешь что, Мэтти? У Барбары сейчас гораздо больше хлопот, чем у нас. Я звонила ей вчера вечером. Она знает, что мы уезжаем, и пообещала написать. Пусть себе живет.
– Я тебя ненавижу, – сказал мне Брент.
– А я тебя – нет, – ответил я. – И никогда не ненавидел.
Дороги были зашпаклеваны льдом, и машину слегка заносило на каждом повороте. Брент сидел сзади и поминутно дубасил ногой в мое сиденье, но я не реагировал, и через несколько минут он перестал, потом улегся на бок, немного посопел и затих. Я спросил у матери, нельзя ли послушать радио; не дождавшись ответа, я все-таки включил WJR, и как раз вовремя, чтобы услышать следующее: «Врачи и полиция признаются, что сегодня они были озадачены еще некоторыми любопытными обстоятельствами, связанными с исчезновением и спасением Терезы Дорети. Медицинские эксперты сообщают, что токсикологическое исследование не выявило в крови маленькой девочки, оставшейся в живых после встречи со Снеговиком, никаких следов снотворного, которое было обнаружено в крови всех его предыдущих жертв. Представители полицейского управления пока что воздерживаются от каких-либо комментариев по поводу этого открытия и его значения для следствия».