Цвет убегающей собаки - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Гуинн cтр.№ 50

Евгения сказала, что уходит, но скоро позвонит. Я проводил ее до двери, и она ни словом не обмолвилась об услышанном, хотя больше других знала о моих отношениях с Нурией. Евгения казалась необычно задумчивой.

Игбар, напротив, был чрезвычайно взволнован и, повторяя, что время еще детское, предлагал тостом отметить все, что придет в голову, — мое благополучное избавление из темницы, внезапное предложение жениться на Сьюзи (предложение отвергнуто), продажу очередной картины (переговоры продолжаются) и так далее. Впрочем, предложение добавить мескалина прозвучало довольно соблазнительно, хотя я совершенно не был уверен в том, что мое и без того уже помутненное сознание справится с таким мощным галлюциногеном, особенно если вдобавок предполагается — а так оно скорее всего и будет — поход по барам и все, что с этим связано. Не говоря уже о том, что я сильно устал. Короче, я просто проводил Игбара и Шона до выхода. Сьюзи ушла с ними.

На следующий день я решил сходить в церковь Санта-Мария дель Мар. Это моя любимая в Барселоне церковь. Посидев часок под ее мощными арочными сводами, всегда почувствуешь себя хоть и безымянной, но личностью. Трудно сказать, почему именно это место показалось мне подходящим для начала поисков Нурии, только я был уверен, что расследование ни к чему не приведет. Приходилось полагаться на случай, на озарение либо просто подсказку, исходящую от чего-то невидимого и неощутимого.

Вернувшись домой, я принялся слоняться из угла в угол. Все сильнее и сильнее наваливалось ощущение безнадежности и тупика. Мало ли что Нурия говорила, будто мы непременно найдем друг друга… Всего лишь слова. Я решил наудачу позвонить родителям Нурии. Я знал, что они живут в Маканете, и нашел номер телефона в справочнике.

В голосе матери слышались тревога и подозрительность. Мне пришлось потратить какое-то время на объяснения, что ничего плохого я против ее дочери не замышляю, просто мне хочется с ней поговорить. Я представился старым лондонским приятелем Нурии. Мол, оказался в Барселоне, зашел повидаться, и выяснилось, что по старому адресу она больше не проживает. Я даже нарочно усилил английский акцент. Задав массу вопросов, касающихся меня и моей биографии и обрывая себя посредине фразы, мать Нурии в конце концов разрыдалась и сказала сквозь слезы, что уже три года ничего не слышала о дочери. И попросила, если я доберусь до нее, пусть она срочно позвонит домой. И еще умоляла передать, что прощает Нурию за то, что услышала от нее много лет назад, и надеется получить прощение за ужасные слова в адрес дочери.

Чтобы убедить мать Нурии в своей добропорядочности, я ухитрялся кое-как говорить трезвым голосом, но на том и иссяк. За завтраком прикончил бренди и пошел в лавку за новой бутылкой. Заодно заглянул на рынок. Купил анчоусов, а на обратном пути остановился у газетного киоска и взял «Эль Пайс», хотя читать не собирался. Просто покупка газеты возвращает, пусть иллюзорно, в нормальное русло жизни.

Вернувшись домой, я помыл анчоусы, присыпал их мукой и зажарил на подсолнечном масле. Затем приготовил салат, нарезал хлеб. Едва уселся за стол, как кто-то постучал в дверь. На пороге, лениво прислонившись к косяку и посасывая обычную сигару, стоял мой сосед Ману. Он поздоровался так, будто виделись мы в последний раз не десять недель назад, а только вчера, и предложил подняться с ним в патио.

Прихватив тарелку с завтраком и положив рыбу гостю, я последовал за ним. Долгое отсутствие свое я объяснил поездкой в Лондон, где меня ждала срочная работа. Усевшись на перевернутый ящик рядом с загоном, он предложил мне, в порядке любезности, шезлонг с продавленным дном, и, тыкая вилкой в тарелку, Ману заговорил. Я приготовился выслушать очередную главу «Саги о Кроликах», которая все никак не могла закончиться, несмотря на обвал угрожающих писем из городской службы здравоохранения. Ману переходил от гнева к глубокой печали. Стало ясно, что и на его долю с момента нашей последней встречи выпало немало испытаний.

— А ко всему прочему, — пожаловался он, — к нам повадились браконьеры.

Браконьеры. Не часто услышишь такое слово в большом городе.

— Не то чтобы регулярно являются. Не могу утверждать, что эти наглые ворюги опустошили мой крольчатник, но одного-двух каждую неделю я недосчитываюсь. И это точно не кошки, а люди.

О визите Рика, Фионулы и мальчишки-ниндзя я Ману не рассказывал. Если бы он узнал, что я без слов отпустил компанию с двумя его кроликами, наверняка счел бы это предательством с моей стороны. Интересно, однако, может, он и сам что-нибудь слышал, тогда или в другое время…

— Говорят, — с напускным равнодушием начал я, — что есть группа подростков, обитающих на крыше…

— А, ты тоже про них слышал, — перебил меня Ману. — Что ж, если это действительно бездомные бедняги, я бы кролика-другого на похлебку им не пожалел. Лучше уж они, чем сукины дети из мэрии. Те всех, размахивая бумажкой из суда, готовы истребить.

— Так что же ты все-таки слышал про них?

— Да мало ли что. — Ману яростно почесал пах. — Одни одно говорят, другие другое. Я-то лично ничего не видел. Как-то даже провел здесь в июле целую ночь с ружьем, но сморило, и заснул.

Он уселся на ящике поудобнее. Снова почесался. Ману попивал, но не напивался. По-настоящему не напивался никогда. Просто чем менее трезв он был, тем стремительнее избавлялся от вялости.

— Слушай, Ману, у тебя что, вши завелись?

— Что-что? A-а, дьявол. Может, и завелись, а что?

— Чешешься все время. Надо бы провериться. И еще… ты никогда не говорил, что у тебя есть ружье.

— А это секрет. Ружье есть, а лицензии нет.

— И зачем тебе оно?

— От налетчиков защищаться.

Я попытался на мгновение представить себе Ману вооруженным виджилянтом — члена «комитета бдительности», коротконогого, с большим животом, в перепачканном жилете и помятых шортах, изжеванной сигарой во рту и со старинным ружьем наперевес. Нет, невозможно.

— Ну, так это было? Ты пришел сюда и заснул…

— Не сразу. Я… как бы это сказать… присел отдохнуть. Ни в кого стрелять не собирался, просто попугать хотел. А ружье — для самозащиты.

— Но так ничего и не обнаружил, верно?

— Ну да, не совсем.

— Как это понять?

— Э-э, не хотелось бы говорить. Неловко. — Он помолчал немного, потом, перейдя почти на шепот, добавил: — Понимаешь, я никому еще об этом не рассказывал.

— Все в порядке, Ману. Тайна вклада гарантируется. Слово чести.

Нетрудно было заметить, что мой насмешливый тон ему не понравился.

— Все просто. Они приходили сюда той ночью. Я их ждал. А потом уснул.

— И пока ты храпел в своем шезлонге с ружьем в руках, они стащили кроликов.

— Не надо насмехаться. Тут не до смеха. К тому же ты дал слово чести, помнишь?

Если Ману и шутил, то только наполовину. Я прикусил язык.