Павел II. В 3 книгах. Книга 3. Пригоршня власти - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 37

Старуха не ошиблась: как раз накануне этого события председатель Николай Юрьевич отнес империалы к себе в погреб и спрятал среди заготовленных впрок Машей крутых яиц, которыми единственно он только и мог закусывать водку. Фургон остановили на краю села, был вечер, хотя село было совсем пустое, бабушка велела всем сидеть тихо и никуда не ходить: в поход по деньги она решила идти одна. Ежели что случится, велела она, то ты — она ткнула ла… то есть рукой, конечно, в одного из внуков, — иди на подмогу, не ровен час, кого резать придется, ну, так мы еще не такое видывали.

В погреб к генеральному старосте старуха залезла запросто, хозяин давно отсыпал свою дозу. Деньги она нашла запросто, даже зубом щелкнула, последним своим: это ж надо, целых семьсот империалов! Ежели на зайчатину перевести, это… Старуха стала перемножать и внезапно проголодалась. Вместе с деньгами лежала куча куриных яиц, хотя и непривычных, сваренных вкрутую, люди так почему-то любят, но чем не еда? Бабушка достала из лохани сразу пяток и отправила в рот вместе со скорлупой. И сглотнула.

Высшего образования бабушка, понятно, не имела, да и думала, что в ее-то годы без него обойдется. Знать того не знала бабушка, что есть на свете штат Колорадо, а в нем институт Форбса, а в нем — сектор оборотней, которые до того, как приступить к работе, год зубрят сложнейшую формулу Горгулова-Меркадера, лишь исходя из который единожды переоборотившемуся оборотню можно съесть в дальнейшей жизни хоть что-нибудь без риска. Да может, и сошли бы бабушке Серко с ла… тьфу, с рук эти крутые яйца, но, как на грех, одно из них было сверхъядреным: было оно двухжелтковым. Любой оборотень, узнай, что предстоит ему такое съесть, сперва потребовал бы у начальства гарантий и пятикратного оклада. Но у бабушки начальства не было — ей кушать хотелось, вот и все.

Когда через два часа обеспокоенный внук, присвоивший себе имя Тимура Волчека, забрался в погреб к Николаю Юрьевичу, он обнаружил там лишь старую курдючную овцу, грустно стоящую над кучей золотых монет. Волчек сгреб монеты, оглядел овцу, которая только блеяла да блеяла, чем грозила разбудить начальника села. Что с ней делать, если она только «бе» да «бе»? Неужто это бабушка Серко и есть — чего ж тогда она такое невероятное съела? Но оставлять ее бекать было уж совсем опасно, а назад в человечье состояние пути для нее Тимур, хоть умри, не знал. Обливаясь слезами, Тимур прирезал бабушку, взвалил на себя тушу, прихватил лохань с деньгами — и вот так, еле живой, дотащился до фургона.

Положение грозило стать отчаянным. Пока что из человеческой еды братья Волковы и наименовавший себя Тимуром Волчеком старший среди них ели только грибную лапшу: ничего плохого от нее с ними не случилось, хотя сытости особой тоже не наблюдалось. Жрать бабушку хоть сырой, хоть жареной было страшно до нестерпимости: бабушка все ж таки, но это бы полбеды, а ну как превратишься… Думать даже страшно, но ведь может же так случиться, что превратишься?.. Да к тому же и сама бабушка не простая все-таки, а курдючная овца!..

Тимур поразмышлял, подкатил фургон к крайней избе села, заведомо покинутой. Деловито вскрыл ее, внес бабушку, велел всем собираться. Тут, за столом собираться. И решать — что делать дальше. В одиночку, без бабушки, вся дальнейшая жизнь, только-только распланированная, подергивалась туманом сомнительности. Мужики с волчьей тоской глядели друг на друга, опасаясь перевести взгляд на овцу, брошенную у печки.

— Ладно, мужики, — сказал Тимур, только чтоб не висело тягостное молчание. — Дело будем делать. Положим, жрать нам ее… нельзя, но будем учиться стряпать по-людски. — Он достал из сумки за дорого купленную в Верхнеблагодатском кулинарную книгу, долго ее листал и, наконец, нашел «Блюда из баранины». Ох, сколько там всего требовалось! В поисках приправ Тимур облазил весь дом и на чердаке, в соломе, отыскал десяток забытых даже в конце ноября зеленых-презеленых плодов, в которых не без труда опознал айву, о ней Сбитнев в своей мудрой книге писал, что ее еще называют «квитовое яблоко» и служит она символом плотской любви. Со слезами Тимур Волчек выпотрошил бабушку, нафаршировал нарезанной айвой, кое-как зашил суровыми нитками. Волков-старший тем временем, как умел, растопил русскую печь. На печи нашлось корыто, в него фаршированную бабушку запихнули, поставили жариться. Вообще-то по рецепту нужен был еще репчатый лук, нужны были сахар, соль, корица и еще чего-то. Но жуть была не в этом. Кто-то ведь должен будет это попробовать — а ну как человеку это вовсе есть невозможно и вся волчья суть поваров полезет мигом наружу?

— Ладно, мужики, — снова сказал Тимур, вспомнив, чем именно он бабушку нафаршировал, встал и пошел искать в свою команду соучастницу. Идею ему подала айва: как волк, он мог предложить любой бабе волчью верность до гроба, а как человек — место шеф-повара в их кооперативе. После очень недолгих поисков Тимур постучал в окошко Маши, радуясь тому, что еще не окончательно утратил нюх.

— Хозяюшка… — проговорил он простуженным голосом, — такое вот дело…

Маша в мужиках кое-что понимала. Этот был чужой, тощий, неухоженный, словно только что освободившийся из тюряги или того похуже, но была в нем сдержанная мужская сила и решимость и не было никакой злобы, чувствовалось, что за свою подругу — буде такая появится — он чужим глотку готов перегрызть. В общем, не Паша, но где ж взять Пашу?

Маша, почти не колеблясь, согласилась попробовать кооперативную еду. Придя в избу, где раньше жило семейство Антона-кровельщика, она пришла в ужас: мужики наворотили такого!.. Недожаренную овцу она мигом вытащила из печи, сварила одичавшей артели, как та просила, грибной лапши, предложила яичек, даже курочку, но мужики смущенно отказались; она быстро пришла в уверенность: сектанты. Между Машей и мужиками почти все время оказывался Тимур, и Маше как-то даже не было страшно. Мужики собрались серьезные, даже при кулинарной книге. Маша прибрала в избе, сказала, что баранину она назавтра переделает, только не рано с утра, с утра ей яичек надобно поповнам отнесть. Жаль было Маше этих мужиков, видать, сто лет не видавших бабьей ласки, так по-щенячьи они все на нее глядели. В свою избу она вернулась уже затемно. Как она и ожидала, вскоре послышалось царапанье в дверь. Маша погасила свечу, откинула с двери крючок и нырнула под одеяло в одинокую свою постель. А потом до самого утра мучила Машу одна мысль: где же взять лезвия, или электробритву, чтоб мужик побриться мог, ведь это ж не борода, это ж какая-то проволока, это ж какая-то волчья щетина!..

…Витя снова приполз к крыльцу.

— Готово, что ли? — угрюмо спросил один из братьев Волковых, машинально облизывая деревянную ложку, которой недавно лапшу хлебал.

Маша открыла печь, потыкала ножом.

— Твердовато еще, — ответила она, — уж больно айва зеленая. Да не тревожьтесь, по науке все, по книжке.

— Да что там… — не сдавался унылый Волков.

Тимур цыкнул:

— А ты думаешь, гарнир не наука? Сам, что ни лето, лопух жуешь, так уж думаешь, что к баранине тоже лопух сойдет. Нет, айва — дело тонкое…

— Ладно, хватит собачиться…

Витя в ужасе отпрянул. Кто, кроме волка, мог употребить — пусть даже человеческими словами — такое мерзкое слово, «собачиться»? Прочь, прочь отсюда, в Москву, к другим эс-бе! Витя вспомнил, что, несмотря на всю свою породность, дед Володя подался вот в попугаи, а ведь по другой линии в его, Витиных, жилах тоже текла четверть волчьей, а ну как вервольфьей крови? Сожрешь чего не надо, обернешься, этим, как его, страшно подумать… Поросенком? Куренком? Витя вспомнил съеденного с утра на задворках у Матвея индюшонка, и его затошнило. Нет уж, скорей в Москву, найти добрую суку, и — к ней под бок, тут волки правы, так спокойней. А на досуге — петь можно, вон какое сопрано, сколько не занимался… Хотя бы сольфеджио…