Павел II. Книга 1. Пронеси, Господи! - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 68

— Окончательный меморандум Международного Валютного Фонда…

— Да хватит уж, О'Хара. Вы ведь… э… католик, а я вас Рождества лишаю. Вызовите Эриксена, а то он от сожранной индейки скоро кулдыкать начнет.

О'Хара исчез мгновенно, — сразу видно, что профессионал. На мгновение Форбс расслабился и мысленно вернулся в свой частный кабинет, к китайским свиткам. На сей раз — к висевшему слева от стола «Портрету неизвестного императора эпохи Южная Сун». Хотя… Увы, последнее время Форбс уже ненавидел само слово «император», одна радость, что китайское «ди» — это много больше, чем «император». Да и вообще — куда России до Китая. Древнего. Генерал вздохнул и мысленно вернулся на службу, где ждали своего прочтения сводки монархистских настроений в стройных рядах советского правительства, среди рабочих московских автозаводов, в разных других слоях, экономические прогнозы, прогнозы реакции со стороны КНР, Тайваня, Японии, Англии, Франции, еврокоммунистов, советских диссидентов, израильского кнессета, архаистской фракции гренландского риксдага, князя Лихтенштейнского… Вошел Эриксен, и одновременно загудел селектор. Звонил секретарь мага Бустаманте, Нарроуэй. Звонил по прямой: значит, случилось что-то важное и Бустаманте не может позвонить самостоятельно. Генерал ткнул в клавишу:

— Что?

Из селектора донеслась мелкая зубная дробь.

— Что случилось, говори немедленно!

Селектор клацнул — на том конце кто-то пил воду. Наконец, донесся голос с почти забытым австралийским акцентом:

— Генерал, на маэстро напали из воздуха!

Форбс все-таки не зря угробил рождественскую ночь на скучные бумаги. Все-таки не зря ван Леннеп получает свой необлагаемый налогами миллион по первому требованию. Корявая рука генерала немедленно пробежала по верхнему ряду клавиш пульта, вызывая в офис к Бустаманте всех основных магов и тавматургов института, нужных и ненужных, — впрочем, из них реальная надежда была только на одного, на Мозеса Цукермана, ибо, что поделаешь, маги, равные Бустаманте, рождаются даже не каждое столетие. Зато, как знал генерал, в какой бы амок не вошел накурившийся опиума Цукерман, — а что ему, еврею, делать в гойский праздник? — через несколько секунд он возникнет в приемной Бустаманте, подтянутый и побритый. Цукерман полностью владел древнебирманским искусством размыкания времени. Не зря в прежние годы, когда он еще перебивался, по собственному его выражению, «с цимеса на цурес», преподавая астральное каратэ в городе Кеноша, его боялись даже местные гангстеры. На всякий случай вызвал Форбс еще и радиоактивное чудовище, мексиканца Сервальоса, а также «термического престидижитатора» — как некогда обозначалось на его цирковых афишах — Рубана-Казбеги, якобы кавказского князя, на самом деле валахского нестинарца-огнеходца, доведшего древнее искусство до логического абсурда, ибо в его руках плавилась даже огнеупорная керамика. Вызвал также и робкого волшебника по имени Тофаре Тутуила, только-только завербованного где-то в Тихом океане и вообще неясно пока, что умеющего, однако получившего очень благоприятный прогноз от предиктора. Форбс вышел из-за стола и, насколько позволял возраст, заспешил к Бустаманте.

Он вошел в приемную мага, когда все главные события, кажется, уже закончились. В дверях кабинета исчезла спина Бустаманте — секретарь уводил мага полежать на диван, кажется, маэстро нуждался в стакане чего-нибудь изысканно-итальянского. Посреди обитой штофом приемной стоял Цукерман, сгорбленный старый еврей со всклокоченными вокруг сверкающей лысины седыми волосиками. Руки его были разведены так, словно к впалой груди он прижимал здоровенную дыню; никакой дыни, однако, не было, но как бы в центре этой воображаемой дыни без видимой поддержки висела старинная немецкая пивная кружка, фарфоровая, с герметической крышкой и готической надписью: «Привет из Габлонца». Обычно в этой кружке — только тогда крышка бывала откинута — на столе секретаря в приемной Бустаманте стояла одинокая роза. Сейчас крышечка была накинута, и, видимо, Цукерману стоило немалых усилий поддерживать кружку в воздухе. Он вращал глазными белками. Сервальос, темнокожий, не то мясник, не то бармен, безразлично стоял у стены, он помочь ничем не мог, — между делом Форбс подумал, что уже пятнадцать лет этот маг только переводит средства налогоплательщиков, на кой черт нам искусственная радиация, мало, что ли, той, которая без магии возникает? «Кавказский князь» Рубан-Казбеги, напротив, был занят делом: плавил в ладонях массивную металлическую пепельницу — тоже со стола секретаря — и, похоже, собирался расплавленным сгустком заварить кружечку. Тофаре Тутуила сидел за спиной Цукермана в позе лотоса, видимо, отдавал еврею энергию. Форбс не впервые убеждался, что подвластные маги работают на совесть. Через минуту вернулся секретарь Бустаманте, потрясающе похожий физиономией на О'Хару, Форбс немедленно решил, что это тоже шпион. В воздухе пахло озоном и серой. Секретарь отрапортовал:

— Господин генерал, двенадцать минут назад маэстро приступил к очередной вентиляции стеклококона пана Аксентовича и внезапно испытал приступ асфиксии: неизвестный противник пытался в газообразном состоянии проникнуть в его дыхательные пути и, вероятно, в мозг. В настоящий момент противник обезврежен и заключен в герметический сосуд. Господин раввин предлагает запаять сосуд и бросить его в Бермудский треугольник.

Форбс сосредоточился: сейчас должен заговорить сам Цукерман, а понимать его речь было делом тяжелейшим. Выполняя условия контракта, обращаться к нему полагалось только согласно дипломатическому протоколу — «господин раввин», никогда не переспрашивать и, хоть лопни, всегда понимать то, что он излагал на чудовищном еврейско-украинско-русском жаргоне прошлого века, с незначительными английскими вкраплениями.

— Господин раввин, вы считаете, что в подлинном облике противник материален? — с предельной осторожностью задал Форбс профессиональный вопрос.

— Герехт, — сипло ответил Цукерман, — алэ тепер ганц гит. Гиб мир, кавказим, а шматок расплавлени платина, будет на него а-пач. О!.. Вейз мир!..

Кажется, тот, кто сидел в кружечке, всю эту галиматью как-то понял, кружечка дернулась и взорвалась, не осколками, а как бы распалась на атомы. Маг отпрянул — у его ног сидел совсем молодой и хрупкий мальчик очень восточного вида, и вся одежда мальчика состояла из черных сатиновых трусов со сборками, чуть ли не до колен. Форбс сделал шаг назад, ибо понял, что, материализовавшись, противник просто сдался на милость победителя.

— Прошу рассматривать меня как официального представителя… — на очень плохом английском произнес мальчик.

— Пока что вы арестованы, — отрезал Форбс. — Господин раввин, помогите мне во имя Иеговы отконвоировать арестованного.

Повернулся и пошел, не глядя. Теперь уж и совсем стало ясно, зачем голландец усадил его, генерала, на рождественскую ночь всякую чушь слушать. Допросить мальчика следовало немедленно. Но когда же, о Небо, найдется время на личную жизнь, на медитации?

Цукерман, шаркая ногами, плелся за восточным мальчиком, а тот, в свою очередь, ковылял за Форбсом. Большей охраны не требовалось: старый и хилый на вид еврей был единственным за пределами Японии каратэком восьмого дана. Был он и недурным магом, особенно же блестяще справлялся с ролью мага негативного, иначе говоря, обладал способностью разрушать чужие чары. При этом он, что весьма странно, не был телепатом и летать тоже не умел, хотя не единожды заявлял, что эти способности обретет, когда отберет их кое у кого. Коридор заметно шел под уклон; Форбс направлялся к барокамерам, как к самому подходящему помещению для диверсанта, обладающего умением переходить в газообразное состояние. Кроме того, Форбс расслышал довольно сильное телепатическое поле мальчика, и лишние футы свинцовой изоляции во время допроса помешать никак не могли; пока что единственным телепатом в мире, для которого свинцовые стены были тоньше бумажных, числился Атон Джексон. Часовой возле барокамеры, не выпуская из левой руки ни бластера, ни индюшачьего крылышка, правой отдал честь и пропустил всех троих в люк: допросы такого рода редкостью не были. Кресло внутри оказалось одно, второе по случаю Рождества кто-то куда-то вытащил, вытащили бы и первое, но оно было наглухо впаяно в пол, — в него опустился Форбс, мальчик пристроился на полу по-турецки, Цукерман присел на ступеньку. Магу было очень важно, чтобы обращались к нему только «господин раввин», просили о чем-либо только «во имя Иеговы», а вот на чем сидеть — это роли не играло. Мальчику, похоже, было холодно, однако раньше времени снабжать шпиона удобствами генерал не собирался.