Земля Святого Витта - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 99

ГОСПАР ШЕРОШ

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ КИММЕРИЯ

А ведь пачка из всего пятитысячного тиража — академик знал это точно — была последней. Стало быть, опечатка оттиснулась на всем тираже. Неожиданно Гаспар засмеялся: он понял, что невероятный обонятельный сон, только что им унюханный, был не чем иным, как запахом опечатки. Гаспар мысленно плюнул на эту беду: то-то будет скандала и в архонтсовете, и в типографии, особенно же — в «Вечернем Киммерионе». На полгода растянется скандал, и сразу зайдет разговор о втором издании.

Как обычно, Гаспар Шерош путал слова второе и следующее. Следующее издание обещало быть по номеру — восьмым. И академик уже знал, что оно будет дополненным, сильно расширенным. В частности, будет там рассказ, чем пахнет опечатка, если долго смотреть на запад, на Землю Святого Витта. И академик, настроение которого резко улучшилось, а сила вернулась молодая, легко подхватил пачку авторских экземпляров и зашагал вдоль Саксонской к себе, на остров Петров Дом, к рынку и родной Академии.

По иронии судьбы через полсотни шагов встретился Гаспару известный мастер по ночному ремонту мебели — Фавий Розенталь. Он-то и оказался первым человеком, презентуя которому свою книгу академик украсил титульный лист надписью, много раз повторенной впоследствии: «На память о том, как волшебно пахнет опечатка! Гаспар Шерош…» Ну, а дату академик от волнения поставил враную, даже годом ошибся. И месяцем тоже. Только число поставил правильное — двенадцатое — но это число для киммерийца круглое, его не перепутаешь. Как не будут, наверное, во Внешней Руси ошибаться, ставя под письмом любую дату двухтысячного года. Короток век человеческий, редко даты бывают такими круглыми. А Фавий засунул книгу за пояс и пошел по своим делам, по той же набережной, но на юг, и напевал он в это время знаменитую мелодию «Караван», что к нашему повествованию не имеет решительно никакого отношения.

Покуда академик удалялся по Саксонской набережной на север, а мебельный ремонтник — на юг, что-то дурное стало твориться в покинутом ими месте. Саксонская, словно двухкилометровой длины автомобиль, вдруг зарычала своей шероховатой точильной поверхностью, встряхнула будто чубчиком, вечнозелеными ветвями киммерийских туй, потом рванулась куда-то — точь в точь громадный грузовик на большой скорости — затормозила и остановилась. Немногочисленные свободные от артельных трудов жители набережной, наученные многостолетним опытом, высыпали из-под крыш, они хорошо знали, что такое подземный толчок и как именно толкается Святой Витт. Толчков, однако же, больше не воспоследовало, лишь с визгом пролетел с востока на запад некий предмет и, вращаясь, вонзился прямо в мостовую у переулка с названием Четыре Ступеньки.

На этот раз Землю Святого Витта тряхнуло так, как не трясло с одна тысяча девятьсот сорок девятого года. В банях на острове кусками полетела с потолков штукатурка; шипя, отворились закрытые краны для холодной воды и стали извергать горячую, краны же для горячей воды, напротив, вовсе перестали работать. В парилке возник голый призрак Конана-варвара; потрясая кулачищами, он бросился из банной части острова на кладбищенскую, но там произошло то самое, чего призрак опасался — и что регулярно один-два раза в столетия происходило.

Кол, драгоценный родонитовый кол работы мастера Подселенцева, вырвался из каменной плиты солнечных часов и, вибрируя, улетел на восток. Землетрясение было глубинное, толчок шел из центра Земли по направлению, видимо, к орбите Плутона — и, хотя у поверхности Киммерии порядком ослаб, силы его хватило на то, чтобы кол с могилы Конана перелетел Саксонскую протоку Рифея и вонзился в мостовую Караморовой стороны точнехонько напротив знаменитой палеолитной статуи «Дедушка с веслом». Конана в тот день больше не видели (хоть и основатель города, хоть и призрак, а зануда все-таки), зато киммерионцы валом повалили разглядывать: как это кол, да на нем (молва доложила) семь разноцветных люф, перелетел через протоку и в новом месте всторчнулся.

Хозяин кола был давно известен, да и принесло кол на этот раз почти прямо к его дому. Однако же Роман Подселенцев, очень недовольный тем, что его послеобеденный сон прервали таким грубым толчком, выхода из дома свою собственность не удостоил, а только передал через Нину-пророчицу, чтоб кол отвезли назад и воткнули обратно. В архонтсовете про землетрясение знали, и стражники городские, конечно, должны были принять меры по водворению кола на его изначальное местопребывание; никто посему не удивился, когда на Саксонскую вырулил и резко остановился полицейской «воронок», судя по номеру — из отделения с улицы Сорок первого комиссара.

— Обер-капитан её архонтского превосходительства Варух Анастасиевич Матерёв! — громко бухнул в дверь коротышка-адъютант, давая дорогу начальнику отделения, вот уже почти декаду лет как ни сном ни духом не появлявшемуся в нашем повествовании. — Открыть дверь и не супротивиться!

Железный жезл районно-архонтской власти грохнул в дверь дома Астерия. Толпа, отвлекшись от довольно скучного разглядывания Конанова кола, перестроилась так, чтобы наилучшим образом видеть новое представление.

— Открывай, Коровин, покуда миром прошу! — добавил Матерёв, ждать ничего не стал и подал знак своим ребяткам: высадить дверь силой. Что они в доли секунды и сделали, образовав в прихожей кучу малу. Из глубин дома с трудом выволокли сильно постаревшего за эти годы, не продравшего глаз с пьяного просыпу Астерия и с размаху вбросили в «воронок». После чего представители закона отбыли куда хотели — совершенно не поинтересовавшись при этом чудом воздухолетного передвижения родонитового кола.

Ибо арестован был Астерий, как и следовало ожидать, по обвинению со стороны бобриной общины: и Мак-Грегоры, и Кармоди, и даже совершенно беспристрастные озерные О'Брайены утверждали, что имело место у них на Мёбиях большое кровопролитие, в котором наиболее пострадавшей стороной опять оказалась старая перечница, вдова Мёбия-зубопротезиста, известная владелица фирмы «Мёбий и мать», вредная старуха Кармоди. Та самая старуха, которую вот уж полторы с гаком декады лет тому назад огрел по затылку неквалифицированный паромщик на двуснастной реке Селезни! Бобры требовали разобраться. Бобры призывали взять паромщика, так сказать, на цугундер. А уж на том цугундере вынести ему справедливый приговор за все выбитые бобрам зубы, за все порванные шкуры. Старуха была доставлена в бобрий госпиталь на Бобровом Дерговище, и каждый, кто желал, мог пересвистнуться с ней.

Александра Грек, озабоченная предстоящими ремонтными работами на мемориальном кладбище, велела пока что все насчет цугундера сделать так, как просят бобры, а разберется она сама, ближе к ночи — раз уж та все равно белая и сна от нее ни в одном глазу. А покамест в выходной свой день выпивший законную бутылку Астерий был грубо выдернут из блаженного отдыха — и ввержен в ПУ, «предварительное узилище», притом в общую камеру. И это в блаженные упорядоченностью времена архонта Александры Грек!..

Впрочем, пьяный в общей камере оказался не один Астерий. Там уже несколько часов пребывал совершенно окосевший от дорогого миусского пива бобер Фи Равид-и-Мутон, застигнутый патрулем Караморовой Стороны на мостках возле часовни Артемия и Уара, свистящим песни совершенно неприличного свистосодержания. Бобер вовсю прогуливал ломбардные деньги, полученные на Срамной набережной, пил то темное пиво, то светлое, заедал их хмельными для его племени ивовыми прутьями — зная, что плыть на Мурло ему еще только через четыре дня, а тогда он будет трезвей Рифея-батюшки. На регулярной зарплате Фи растолстел, и побои, коим подверг его еще более пьяный лодочник (дабы отомстить всем бобрам на свете) своего действия не возымели, даже синяка на трудяге не осталось. В итоге к одиннадцати вечера по киммерионскому времени бобер и лодочник захрапели пьяным сном друг у друга в объятиях, а в одиннадцать сорок пять по вышеназванному времени в ПУ припожаловала собственной персоной госпожа архонт Александра Грек.