Земля Святого Витта - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 78

В участок Басилея все-таки не поволокли, преимущественно потому, что первых восемь бобров испинал он руками и ногами, а потом сбегал в мастерскую, ухватил мастихин и для драгоценных шкур стал чрезвычайно опасен. Не поделил Басилей с бобрами осенний воздух. Так ему славно работалось — а тут прямо под окном, в реке, грянули какой-то свой непонятный марш Мак-Грегоры — в честь возвращения с летних вакаций на Мёбиях трех старейших сестер их знатного рода, эдаких матриархов, их дряхлого дяди и еще кого-то или чего-то: словом, нашли время праздновать, когда Басилей как раз лапку восьминогой мухе на рамке портрета государыни Анны Иоанновны с ружьем наперевес аккуратно выписывал. Однако Басилею показалось мало. Зло пробормотав, что он из этих рыжих шкур сейчас кистей для живописания понаделает, ухватил дробовик, с которого картину с мухой и портретом Анны Иоанновны (царицы не из законных) писал, да и всадил полный заряд в барабаны бобрьи. На выстрелы в черте города, конечно, приехала стража, но тут засуетились бобры: никаких барабанов, а паче того — превышения нормы городских децибел, пардон, не было, стрелял же господин Коварди — ежели, конечно, вообще стрелял, они не слыхали — в чистое небо, палил, так сказать, в белый свет.

Господин Коварди был трезв, но не настолько, чтобы отрицать факт стреляния. Ружье имел он охотничье, старинное, разрешение при нем было подписано и в прошлом веке, и в нынешнем последовательно семью архонтами, стрелять в черте города он, конечно, не имел права, но поскольку пострадавшего имущества не имелось (не говоря о чем более серьезном), то оштрафовали господина Коварди на серебряный мёбий, он же пол-империала или семь с половиной имперских рублей, да и оставили в покое. Но тот бобер на свет еще не родился, который подобный афронт человеку простит. Учитывая, что дом Коварди стоял стена к стене с домом злейшего бобриного врага, Астерия, бобры всего лишь затаили семь битых морд (восьмая была не в счет и вообще людям продалась) и стали ждать.

Саксонская между тем жила своей жизнью. Антонина, чье существование длилось от поездки к сыну до другой поездки, увлеклась плетением кружев. Нина (она же Нинель) полдня теперь ходила по лавкам на Елисеевом поле, покупала наиболее причудливые образцы для Тони — лишь бы та не скучала, а остальное время проводила в своей комнатушке, глядя в одну точку. Пол Гендер, чья жизнь после низвержения папеньки заодно с архонтом, повернулась, будто колесо Фортуны, никуда с Саксонской не съехал, лишь нанял прислугу для присмотра за рабами, а из своих сексопатологических гонораров щедрой рукой вносил золотые империалы в домашний бюджет. Рабы отбывали срок. Коза Охромеишна больше не давала молока, но — как заслуженный член семьи — жила в глубине двора на покое, откуда иногда блеяла что-то важное, козье, и многие говорили, что не к добру она блеет, а к чему-то другому, а к чему — иди знай. Был даже слух, что есть Охромеишна новый, нераспознанный козий Нострадамус, и еще узнают потомки, что не менее чем две дюжины ее предсказаний в следующем тысячелетии сбудутся. Гликерия смотрела житие Св. Варвары. Доня стряпала на весь дом. Старцы занимались тем же, чем прежде, более всего раскладывали пасьянсы, и даже как-то не дряхлели.

А Варфоломей женился.

Вообще-то рабам это не положено — но рабское положение Варфоломея с разрешения хозяина было «льготным». За годы рабства на домашних харчах и хорошем отношении новоприобретенной семьи вымахал бывший битый мальчонка в натурального киммерийского богатыря под сажень ростом да больше косой сажени в плечах, даром что брить на морде еще мало чего имелось. Возраст Варфоломея по русским меркам считался бы совершеннолетним, но в Киммерии раньше двух декад таких слов и не произносят. Киммерия все-таки северная страна, хотя и населяют ее выходцы с неизвестно какого юга, — но, говорят, в далекие кочевые времена как раз на юге север-то и был. Дело мудреное, одной Охромеишне по уму, если правду говорят про нее, про козу. Но что мужики, что бабы — все в Киммерии созревают не особенно рано. Зато и остаются при достоинствах своих… ну, так скажем, до поздней осени. Вроде апельсинов. Впрочем, ежели кто в полторы декады жениться надумал — вперед. Женись. Но будет над тобою еще шесть лет опекун. Ничего страшного. Многие так и ведут себя, всегда так было, если родители не против, а они не против никогда, свою молодость помнят; с сексуальной активностью молодежи в Киммерионе никогда существенных проблем не имелось. Куда большая проблема бывает, например, если сын не хочет у отца ремеслу учиться, хочет учиться другому ремеслу, — чтобы сразу убрать лишние вопросы, заметим, что такие случаи, когда сынок вовсе никакому ремеслу учиться не хочет, в Киммерии неизвестны.

Бывает, впрочем, дело сложное: с княжьих еще времен одна-единственная семья в оружейной гильдии занималась редкостным делом: отливала на всю Русь серебряные пули. Вдруг — трах-барабах! Запретил государь высочайшим указом серебряные пули. С незапамятных времен известно было, что ежели кого серебряная пуля застрелила, тот, стало быть, оборотень, иначе волкодлаком именуемый, хоронить его надобно на особом перекрестке, где тринадцать дорог скрещиваются в одну. Старик Звездовишников с горя запил, хотя никаких пуль по старости давно не лил, находился у гильдии оружейников на заслуженном пенсионном покое, но старик запил из принципа, из него же и умер, а с ним приказала долго жить и его профессия. Ремесла он своего никому не передал, сыновей не имел, а единственная дочь давно была замужем за мастером тоже очень редкостным, чью профессию, в отличие от звездовишниковской, никто не запрещал, хотя и расширять производство по идейным соображениям Савватию Махнудову не позволяли. Был он первейшим мастером наручных дел, проще говоря — всю свою жизнь делал превосходнейшие кандалы и наручники. Отнюдь не только человечьи: на Миусах, ежели какой рак на выпасе буен и неспокойствен, на клешни ему кандалы временные положены, а раки те в Киммерии под особым призором, вместо военной службы молодежь за ними присматривать должна — и присматривает, в армию желающих рваться нет что-то. Сыновьями Господь Савватия и Неонилу благословил обильно, целыми пятью, на десерт же, уже готовясь к прекращению производства юных Махнудовых, родила Неонила (уже трижды бабушка с помощью старших сыновей) еще и дочку Христинью. На эту самую позднюю Христинью и упал на рынке острова Петров Дом жадный, отчасти мальчишечий, отчасти весьма взрослый взор богатыря Варфоломея.

Взор самой Христиньи приметил богатыря уж сколько недель киммерийских тому назад — еще снег лежал, а Рифей у берегов был покрыт грязным зимним льдом. Богатыря знал весь город, известно было, что Веденея, гипофета, Бог благословляет все дочками да дочками, а в гипофетах всегда служит непременно мужчина — так что когда-нибудь, глядишь, этот парень станет киммерийским гипофетом в законе, — однако пока что был он отнюдь не гипофетом, а выданным в домашнее услужение рабом, впрочем, большую часть срока отбухавшим, так что ошейник с него уже снят, — а был ли на нем вообще когда-нибудь ошейник? Никто не помнил, дело темное, в рабство попал он еще при архонте Иакове Закаканце, так что дело это было прошлое, а в прошлом копаться — дело Академии Киммерийских Наук, а не трудового народа.

Возможно, дело бы так и ограничилось одним рыночным кланьем глаз друг на друга, да только юношеские гормоны Варфоломея не давали ему покоя еще и в отношении детской его болезни, клептомании, от которой его не лечили по указанию Нинели, — обещала пророчица что все и так пройдет к определенному моменту. Ничего ценного Варфоломей не крал. Бывало, утащит восьмипудовую плиту со строительства новой ограды конного завода на Волотовом Пыжике, ну, сам же назад под общий хохот и тащит. Варфоломей краснел, но и только.