Чертовар - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 78

Зиновий Генахович оказался мастером по части многих трюков, которые ни в одном цирке уже лет сто никто показать бы не решился: чревом пел арию дона Базилио о клевете, глотал огонь, ходил колесом вокруг Ржавца, извлекал цыплят из цилиндра и цилиндр из уха Савелия, — словом, основным трюкам его было десять тысяч лет в очень ранний обед. Но отчего-то Матрона Дегтябристовна, когда случалось ей заехать к дочери за товаром, ценила именно такую, совсем простую магию, и любила на нее посмотреть. А Зиновий Генахович скрыть не мог, что как человек серьезный предпочитает женщин зрелых. При этом совершенно не по-иудейски намекал, что в русских деревнях время, проходящее между Симеоном Летопроводцем и Гурием — самое то что надо для свадьбы. «Доброго здоровья царю-батюшке», — не забывал он добавить, а все знали из газет, что именно на годовщину коронации царь назначил в аккурат свою собственную свадьбу. Дата подходящая, и никого больше акробат-фокусник в виду не имеет. Между тем строил глазки зрелой маркитантке он совершенно открыто.

Таборному обозу требовались свежие харчи: воровать у местных Кавель Журавлев строжайшим образом запретил, денег же на прожитие от контрабандных рейсов таинственной «Джоиты» журавлитам пока хватало, да и промышляли они среди коренных арясинцев вполне честно: лудили, что прохудилось, меняли старые автомобили на менее старые, иной раз и погадать могли на пятачке у вокзала в Арясине: там не наказывали. Словом, на что купить — было. Вот было бы — что. По верованиям журавлевцев по-настоящему чистой, «журавлиной», была только пища, купленная в своем же ларьке. Ларек процветал, но с его содержательницы ежедневно сходило семь потов.

Матрона Дегтябристовна использовала семейные связи на полную катушку. Товар маркитантка брала не даром, платила не скупо, но требовала оный только высшего качества: помидоры отбирала через четыре — пятый, из яблок брала одну только желтую антоновку и ворчала, что нет ни настоящего апорта, ни титовки, — а еще норовила каждый раз затребовать каких-нибудь плодов земных, которых на огороде у Шейлы заведомо не произрастало: от ранних, да еще непременно закавказских, баклажанов и до поздних, непременно чарджуйских, — никаких других! — дынь. Шейла невозмутимо отвечала каждый раз: «Не уродились, маменька», — и маркитантку это тоже устраивало. Купленное в кузов забрасывал Савелий, а Шейла со вздохом делила деньги на две кучки — одну на нужды Ржавца, другую — на нужды Выползова, а нуждалось Выползово сейчас в одном, в рыбе, которой предстояло превратиться в жертвенный уголь для ноздрей сменщика Богдана.

Самая оригинальная из групп, попавших на Ржавец в качестве гостей и отдыхающих, состояла из четверых мужчин. У троих из них были совершенно необычные, полуторной, если не больше, длины пальцы: Шейла подивилась денек, а потом привыкла. Четвертый гость был в летах, пальцы имел обыкновенные, но бакенбарды зато — совершенно невероятные. Шейла радовалась за себя, что она теперь замужем, не то она бы в эти бакенбарды влюбилась и, глядишь, всю бы жизнь себе перепортила. В первые дни эти гости отдыхали, отмывались и отъедались, а потом стали искать себе занятие, особенно младшие, братья, представившиеся как Веденей и Варфоломей. Гость постарше, совершенно лысый и очень высокий, вечно в сапогах выше колена, занимал себя сам — ходил по окрестностям, беседовал и с местными жителями, и с журавлевцами, а сам то и дело что-то заносил в записную книжку. Старший гость, тот, что с бакенбардами, никакого дела не искал, но предупредил, что и как врач, и как ветеринар он всегда к услугам хозяйки. Шейла учла и оценила.

Бородатые братья предложили свои услуги в преподавании: оба могли грамотно дать малышне и русский язык, и новонерусскую феню, и арифметику, если бы понадобилось, и закон Божий, да и несколько иностранных языков на выбор, — лучше всего они считали себя подготовленными к преподаванию киммерийского, а высокий академик подтвердил — да, лучше этих братьев языком нынче вряд ли кто владеет. Шейла поняла, что есть шанс научить окрестную детвору чему-то такому, чего на Руси никто не знает и, с позволения Богдана, дала добро на такой эксперимент.

До школы в Суетном на старом «газике» братьев подвозил бывший таксист Валерик Лославский, по нынешним документам мещанин Малославский: его, как и Кавеля, пришлось прятать, ибо на нем все-таки висело семь непогашенных судимостей и две кровных мести. Вездеход Богдана никто бы ему не доверил, но Валерику повезло: черт, которого из него вытащили, оказался редкостный, ювелирно-панцирный, и года полтора экс-водила мог жить на Ржавце вообще ничего не делая. Однако «газик» стоял сиротливый и ждал водителя, поэтому жертва мысли о том, что «просил Кавель пощады у Кавеля, да не допросился», усердный пощадовец Валерик, тоже обрел хоть какое-то дело. А братья Иммеры с позволения РОНО преподавали в Суетном старокиммерийский язык. Богдан заранее испросил для них разрешения на эти занятия. Попробовали б ему в Арясине отказать. Курировал РОНО, чай, архимандрит Амфилохий, а ему и митрополит Фотий в Твери приказания отдавал, сперва сто раз подумав: Фотий-то в Арясин, где Богдан Тертычный и Кондратий Эм государственные заказы выполняют, ездить опасался.

Детишек почему-то больше заинтересовал тот факт, что каждый урок ведут два учителя — оба бородатые и оба с очень длинными пальцами. А язык им понравился: чем зубрить скучные латинские и церковнославянские буквы — знай рисуй рыбок и птичек. Нарисуешь рыбку, стоящую на хвосте и пасть разинувшую — это слог «ве», знание, стало быть, нарисуешь рядом птичку с лишней, третьей лапкой — это слог «де», брусника или клюква по выбору, а дальше таз перевернутый — «неи», означающий, что все уже готово. Получалась замечательная игра: знаешь, как из брусники варенье сварить? Возьми таз — да и готово: написал ты на доске имя своего преподавателя — ВЕДЕНЕЙ. Получи пятерку, вечером дома похвастаешься. А к доске пойдет следующий.

Весть о том, что братья преподают редкостный и остродефицитный язык, разнеслась по Арясинскому уезду от Упада до Уезда за полдня, и не оставила равнодушными даже знаменитых кружевниц: их внуки, правнуки и праправнуки ходили в ту же школу. А ну как заказчикам будут угодны кружева с рыбно-птичьими письменами? Присмотревшись в домашним заданиям, кружевницы стали, сами того не ведая, вплетать в узоры имена Веденея, Варфоломея, Гаспара, Богдана, Шейлы и Амфилохия. Кружевницы Катерининовы, уже полтора столетия пытавшиеся хоть как-то потеснить на рынке арясинского экспорта монополию семьи Мачехиных, сообразили, что если уж и правда кружева-то уносятся офенями в Киммерию, то с киммерийскими надписями там их еще лучше покупать будут. Василий Катерининов заявился в Выползово, где братьев, понятно, не застал, но нашел академика, следившего за способами отделения рогов черта и изъятия хвостового шипа оного. Гаспар охотно набросал киммерийской азбукой десяток фраз наподобие «Здоровье государя императора Всея Руси Павла Второго», «Совет да любовь да кровать на двенадцать частей», «Абсолютная монархия устращает абсолютно» и иные в том же духе, офени же, признав рыбкины-птичкины узоры за киммерийские, и впрямь стали забирать эти кружева оптом и еще вперед платить. Но Мачехины Катерининовым спуску не дали — уже через неделю ассортимент надписей у них был еще шире, а секретом окраски кружев в каспаровые, бальтазаровые и мельхиоровые тона владели и только они, — так что победа у Катерининовых не получилась. Однако офеней это их соперничество не затрагивало никак: им все равно было мало. Киммерийская свадьба без двух пудов кружев не бывает, и осенью их поэтому в Киммерион таскать особенно выгодно.