Чертовар - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Витковский cтр.№ 71

— В лазурном кабинете, господин Вергизов. Доложить?

— Я сам, — сказал вечный странник и прошел в коридор, плечом пронизав часть косяка. Возможно, что это был обман зрения. Возможно, что и не был: из умений Вергизова способность проходить сквозь стены числилась не самой легендарной.

Глава самоуправления Киммериона, архонт Александра Грек, была крепкой женщиной лет под шестьдесят. Габариты она имела немалые, голос громкий и хорошо поставленный, взор пронзительный и характер железобетонный: в ее правление преступность в Киммерионе расти не смела, журналисты не наглели, городская стража, некогда внесшая Александру на руках в архонтсовет, сама была не рада тому, до какой степени навела ее ставленница в городе хотя бы относительный порядок. И не только в городе: даже у далеких Северных Миусов, где полноводный Рифей впадал в заполярную реку Кару, киммерийская гвардия вставала во фрунт при малейшем упоминании имени грозного архонта. Одно лишь имя государя Всея Руси, среди чьих титулов «Царь Киммерийский» на второй странице был проставлен золотом по серебру, внушало гвардейцам и простым гражданам такой же трепет. Но царь был далеко и в Москве, а архонт — у себя дома, в Киммерионе, на острове Архонтова София, поэтому даже независимые члены архонтсовета, главы городских ремесленных гильдий, предпочитали иметь дело все-таки с городской властью. Даже практически с ней одной: в силу определенных аномалий местного свойства, выход из Киммерии всем ее уроженцам без специальной процедуры был закрыт. А отвечал за эту процедуру никто иной, как нынешний визитер архонта — Вечный Странник, он же Пограничник с Яшмовым Маслом, он же Мирон Павлович Вергизов.

В лазурный, точнее, облицованный киммерийскими лазуритовыми изразцами кабинет, Мирон вошел без стука. Однако Кирию за столом сразу не увидел. Между ним и архонтским столом находился человек в позе памятника изобретателю шлагбаума, причем закрытого: присев на корточки, он тянул руку далеко в сторону, на высоте, не превышавшей аршин от пола. Человек при этом говорил, что называется, «с сердцем»:

— Вот такие дети, никак не больше, вот такие дети, нисколько не больше! И что, вы думаете, он с ними делает? Он забирает их у нас на полдня по пятницам и заставляет — что бы вы думали? Он заставляет их учить киммерийский язык! И не просто учить, он заставляет их на нем писать! Где это видано и кому нужно, чтобы дети порядочных евреев тратили время на такое немыслимое дело? Ну, допустим, они научатся не только ругаться, они научатся еще и записывать ругательства этими закорючками: рыбка-птичка. Что они с этого поимеют, кроме головной боли? А ведь это дети, это такие дети, нивроку, кирия Александра, это таки да дети и они должны учиться делу, а не баловству? Или у них есть в неделе больше, чем семь дней?

— Дней у них столько же, сколько у всех, — ответствовал железный голос Александры, — и это не просто дети евреев, это киммерийцы. Их в любой день могут избрать архонтами…

— Только после тринадцати лет! — резко прервал архонта гость, не меняя позы и еще не замечая Вергизова. Александра его тем временем уже прекрасно увидела.

— После двадцати четырех. В вашей гильдии раннее совершеннолетие. Но вы среди всех горожан имеете самый высокий уровень образования, пусть ваши дети знают еще и этот язык. Решение окончательное. Кстати, вот Мирон Павлович, он может рассказать нам — каковы успехи еврейских детей в древнекиммерийском языке. Можете, Мирон Павлович?

— Немалые успехи, — глухо произнес Мирон из-под капюшона, — ругаются так, что уже нечему учить. Сейчас перешли к письменности. Пройдем азбуку, потом начнем огласовки, лигатуры. Хорошие у вас дети, почтенный рав Аарон, — Мирон, исходя из масштаба жизненного опыта, знал, что, кому и когда сказать, если хотел погасить лишнюю свару.

— Ну, это все-таки наши дети, не чьи-нибудь, — не смог сдержать удовольствия главный Еврей, — но, может быть, можно хотя бы отпускать их пораньше? Солнце в пятницу заходит рано.

— Солнце в пятницу и встает тоже рано, — ответил Вергизов. Мне все равно. Давайте начинать в восемь утра, отпущу до обеда.

— Все, хватит, — оборвала беседу кирия Александра, — сдвиньте время занятий на час назад, и тем обойдемся. Дети должны знать киммерийский — и точка. Считайте, что это не только мой приказ, но и государственный. В конце концов, вы же, рав Аарон, читаете надписи на старых монетах, когда они попадаются?

Еврей приосанился.

— А как же! Нам преподавал азбуку еще Хладимир Иммер, хороший был человек, хотя, извините, тоже гой…

Мирон оставил при себе собственную мысль о том, что едва ли он сам может считаться гоем, коль скоро он и вовсе не человек, но жить приходится среди людей, — и вежливо поклонился старейшине гильдии, который, пятясь, покидал кабинет. Богатейший меняла с острова Лисий Хвост что-то на этом разговоре для себя выгадал. Что именно — Мирон в толк взять не мог. Кто их поймет, этих евреев. Пришли в Киммерию прямо из Вавилона, по их словам, и живут среди киммерийцев, хоть их тут то ли тысяча всего, то ли две. Говорят, в какой-то книге про ирландское пиво из-за них есть строчка про Киммерион: в нем дольше всего не было ни одного еврейского погрома. Если быть точным, то никогда. Почему только про евреев там такая строчка? Мирон не знал. Сколько он себя помнил, в Киммерионе вообще никогда не было ни одного погрома. А он тут жил, мягко говоря, с самого начала.

Вообще-то древнекиммерийский язык Мирон преподавал всем, кто хотел, но детям от десяти до двенадцати лет один раз в неделю — непременно, по крайней мире в богатых гильдиях — у Сборщиков, Камнерезов, Термосников, Художников и еще у некоторых. Никто не послал бы его ни к Вдовам на Срамную набережную, ни к Колошарям под мосты, ни, упаси Боже, к Бобрам на Мебиусы, — хотя как раз он-то туда мог бы зайти спокойно, бобры б и не пикнули. Но поголовно всех детей учил он этому языку лишь у двух малых гильдий: у Евреев, они же менялы с Лисьего хвоста, и у Винокуров с Курковской набережной на северо-востоке города, на острове Медвежьем. Эти последние владели великой тайной скоромного самогона, который гнали из мяса ископаемых мамонтов: по окончании каждого поста, особенно Великого, набожные киммерийцы тянулись на Курковскую за этим напитком; на вкус он от постного, из ячменя, мало отличался, но происхождения был скоромного и очень древнего, и потому считался необходимым атрибутом каждого разговления. Мнения детей никто не спрашивал, да и мнения родителей — тоже. Архонтсовет постановил, архонт приказал. Преодолеть его приказ можно было разве что бунтом, а идти на такое — психов нет. Минойский кодекс куда как строг: за любую провинность, если надо начальству, предполагается смертная казнь. Если никого в обозримом прошлом так не наказывали, то это не значит, что лафа всем и навеки, и делай что хочешь. Киммерийцы умели и любили соблюдать собственные законы.

— Присаживайся, Мирон Палыч, — мирно и очень устало сказала кирия Александра. Покуда гость устраивался в монументальном каменном кресле, она извлекла из мусорной корзины замаскированную бутыль и тяжелые малахитовые стопки. — Будешь?

— Пока нет, — угрюмо отозвался Вечный Странник, но капюшон чуть-чуть приподнял. Из-под него на хозяйку уставились два красных угля, но ей было не впервой.