Один римлянин заржал:
— И где нам, по-твоему, денег взять?
— А вон на ту одежду, что под крестом лежит. На багряную тогу.
Римлянин подцепил одежду острием копья и посмотрел на Джошуа. При виде меня глаза моего друга расширились.
— А чего бы и нет? Все равно тут торчать. Давай сыграем.
Сначала пришлось проиграть, чтоб у римлян образовались фонды, затем — отыграть все назад, но медленно, чтоб удалось совершить то, зачем я вообще сюда пришел. (Я мысленно возблагодарил Радость за то, что научила меня жульничать.) Кости я отдал солдату, что сидел поближе: лет пятидесяти, приземистый и крепкий, но весь покрыт рубцами, руки-ноги кривые — неправильно срослись. Слишком старый, чтобы воевать так далеко от Рима, слишком битый жизнью, чтобы в целости вернуться домой. Остальные помоложе, чуть за двадцать, у всех — темно-оливковая кожа, черноглазые, худощавые, подтянутые, на вид голодные. У двух совсем юных — стандартные пехотные копья, деревянные древки с узкими железными шипами в локоть длиной. Острия — аккуратные трехгранники: удобно пробивать неприятельскую броню. У двух других — короткие иберийские мечи с осиными талиями, я такой не раз видел у самого Юстуса. Должно быть, он специально импортировал их для своих легионеров — ему не по вкусу были римские мечи с прямыми клинками.
Я отдал кости старому солдату и рассыпал в пыли несколько монет. Пока римлянин кидал кости о подножие Джошева креста, я внимательно осмотрел всю линию холмов. Из-за камней и деревьев выглядывали апостолы. Я подал знак, и его передали по цепочке — женщине, ожидавшей на городской стене.
— Ой, мамочка, боги, наверно, сегодня против меня, — вздохнул я, накатывая себе проигрышную комбинацию.
— А я думал, у вас, евреев, бог только один.
— Я имел в виду ваших богов, легионер. Я же проигрываю.
Солдаты засмеялись, а сверху донесся стон. Я весь сжался — от боли в сердце ребра словно провалились внутрь. Я осмелился поднять взгляд на Джоша — он смотрел прямо на меня.
— Не нужно это все, — сказал мне он на санскрите.
— Что за ахинею этот еврей несет? — спросил старый солдат.
— Не могу знать, офицер. Бредит, наверное.
Слева к кресту Джошуа приблизились две женщины. Они несли кувшин воды, большую миску и длинную палку.
— Эй, а ну отойдите от них!
— Мы просто хотим дать им воды, господин. Ничего плохого. — Женщина вынула из миски губку и выжала. Сусанна, галилейская подружка Мэгги, и Иоанна. Они пришли сюда на Песах приветствовать Джоша на въезде в город, а теперь мы завербовали их для отравления. Солдат не сводил с женщин глаз — они макали губку в воду, привязывали ее к концу палки и поднимали к губам одного из воров, чтоб он ее высосал. Я отвернулся, ибо не мог.
— Верь, Шмяк, — сказал Джошуа, опять на санскрите.
— Эй, на кресте, — а ну заткнись и подыхай! — рявкнул легионер помоложе.
Я весь дернулся и сощурился, разглядывая кости, хотя следовало придушить этого ублюдка на месте.
— Дай-ка мне семерочку. Малышке нужны новые сандалии, — сказал другой легионер.
Я не мог смотреть на Джоша, не мог смотреть на женщин. По плану они должны были сначала напоить воров, чтобы не возбуждать подозрений, но теперь я жалел, что решили отложить.
Наконец Сусанна поднесла миску к нам, поставила на землю, а Иоанна полила губку водой.
— А вина для иссохшего солдатика не найдется? — спросил воин помоложе и шлепнул Иоанну по заднице. — Или другой какой подмоги?
Старый солдат перехватил руку молодого.
— Окажешься на одной палке с этим несчастным, Маркус. Евреи очень обижаются, когда их женщин трогают. Юстус не потерпит.
Сусанна поплотнее закутала лицо шалью. Она была хорошенькая — изящная, с тонкими чертами и огромными карими глазами. Для незамужней — слишком старая, но я подозревал, что мужа она бросила, решив пойти за Джошуа. Та же история с Иоанной, только муж ее одно время за нами таскался, а когда она отказалась возвращаться домой, развелся с нею. Иоанна была сложена покрепче, а при ходьбе переваливалась, как телега на колдобинах. Теперь она протягивала губку мне:
— Попьешь, господин?
Сейчас главное — выбрать момент.
— Пить хочет кто-нибудь? — спросил я, не прикасаясь к губке. В ладони я уже прятал амулет с инь-яном.
— После еврейской собаки-то? Маловероятно, — ответил старый солдат.
— У меня складывается впечатление, что мои еврейские деньги марают твой римский кошель, — сказал я. — Так я пошел?
— Не-е, деньги твои годятся. — Молодой солдат в припадке игривости ткнул меня кулаком в плечо. Я еле поборол соблазн избавить его от зубов.
Я взял губку и сделал вид, что пью. Якобы выжимая ее себе в рот, опрокинул на нее яд и сразу передал Иоанне, чтобы самому не отравиться. Не окуная губку в воду, женщина привязала ее к концу палки и подняла к Джошуа. Голова его мотнулась, язык свесился и ощутил влагу.
— Пей, — сказала Иоанна. Джош, похоже, не услышал. Она сильнее вдавила губку ему в рот, и несколько капель попали на солдата. — Пей.
— Отойди оттуда, Маркус, — велел старый солдат. — Он напьется, а потом из него потечет. Лучше близко не сидеть. — И римлянин хрипло расхохотался.
— Пей, Джошуа, — сказала Сусанна.
Джош наконец открыл глаза и прижался лицом к губке. Слыша, как он высасывает воду, я затаил дыхание.
— Хватит! — скомандовал молодой солдат и вышиб палку из рук Иоанны. Губка упала в пыль. — Все равно скоро подохнет.
— Не очень, раз он стоит на этой деревяшке, — заметил старый.
Время потащилось еще медленнее. Так медленно, что я даже не помню. Когда меня травила Радость, паралич наступил через несколько секунд, а когда я уморил индийца, тот свалился почти моментально. Я пробовал сосредоточиться на игре, но все время следил, когда же подействует отрава.
Женщины отошли подальше, но тоже наблюдали. Вдруг я услышал, как одна ахнула, и поднял голову. Джошуа весь обмяк, а из полуоткрытого рта потекла слюна.
— А как вы поймете, что он умер? — спросил я.
— А вот так. — И Маркус ткнул Джошуа копьем в бедро. Джош застонал и открыл глаза, а все нутро у меня ухнуло куда-то вниз. Иоанна и Сусанна всхлипнули.
Я кидал кости и ждал. Прошел час, но Джошуа стонал по-прежнему. Время от времени он тихо молился. Солдаты ржали. Еще час. Меня затрясло. Каждый звук с креста раскаленным железным костылем вонзался мне в позвоночник. Я не мог себя заставить взглянуть на Джошуа. Апостолы переместились поближе — наплевать, увидят их или нет; однако римляне ничего не замечали. Увлеклись игрой. В отличие от меня, к сожалению.
— Ну все, тебе каюк, — сказал старый солдат. — Если, конечно, плащ не хочешь поставить. Твой кошель пуст.