— Разбудить?
— Дохлый, как доска. Мертвый, как Моисей. Ммммф… — Матфей зажал Фоме рот, что избавило меня от необходимости посредством кирпича перевести близнеца в бессознательное состояние.
— Ты веруешь, что Симон восстанет из мертвых, не так ли? — спросил Джошуа.
— В конце концов, когда настанет Царство и восстанут из мертвых все, — да, верую.
— Веришь ли ты, что я — тот, за кого себя выдаю?
— Конечно.
— Тогда покажи, где спит мой друг.
Марфа двинулась вперед, как лунатичка: загнанные вглубь изнеможение и скорбь оставили ей сил ровно столько, чтобы провести нас по дороге через Масличную гору в долину Кедрон. Мэгги известие о смерти Лазаря тоже так потрясло, что Фоме и Матфею пришлось ее поддерживать, а я шел сзади с Джошем.
— Четыре дня, как во гробе, Джош. Четыре дня. Есть там Божественная Искра или нет, но плоть пуста.
— Симон пойдет снова, если даже от него одни кости останутся, — ответил Джошуа.
— Вот и ладненько. Но тебе это чудо никогда особо не удавалось.
Когда мы добрались наконец до гробницы, у заваленного входа в нее сидел высокий худой человек аристократической наружности и жевал инжир. Лицо у него было чисто выбрито, а седые волосы подстрижены коротко, на римский манер. Не будь на нем еврейской туники о двух полосах, я бы решил, что он — гражданин Рима.
— Я так и думал, что ты сюда придешь, — сказал человек и опустился перед Джошем на колени. — Ребе, я Иосиф Аримафейский. Через твоего ученика Матфея я послал тебе весточку. Мне хотелось с тобой встретиться. Чем я могу служить тебе?
— Встань, Иосиф. И помоги нам откатить этот камень.
Как и у многих гробниц побогаче, вытесанных в горном склоне, вход закрывал большой плоский камень. Джошуа приобнял Мэгги и Марфу, пока все мы с этим камнем корячились. Как только печати были сорваны, меня ударил такой вал вони, что я чуть не захлебнулся, а Фома и вовсе расплескал свой ужин по земле.
— Смердит, Господи, — вымолвил Матфей.
— А я думал, кошками будет пахнуть, — сказал Фома.
— Не заставляй меня подходить к тебе, Фома, — посоветовал я.
Мы откатили камень как можно дальше, а потом со всех ног кинулись глотнуть свежего воздуха.
Джошуа вытянул руки, будто хотел обнять друга.
— Выходи, Симон Лазарь, покажись на свет Божий. Кроме вони, из гробницы ничего не вышло.
— Выходи, Симон. Выходи из гробницы, — опять скомандовал Джошуа.
И вновь абсолютно ничего не произошло. Иосиф Аримафейский смущенно переминался с ноги на ноги.
— Джошуа, мне хотелось бы с тобой договориться насчет ужина, пока ты туда не вошел.
Но Джош воздел руку: тихо, мол.
— Симон, черт бы тебя драл, вылазь оттуда.
И слабо, почти неразличимо из гробницы донеслось: — Нет.
— Что значит «нет»? Ты же восстал из мертвых, так теперь выходи. Покажи этим маловерным, что ты воскрес.
— Я, например, уже верую, — сказал я.
— Меня убедили, — сказал Матфей.
— Что до меня, то «нет» засчитывается как личное присутствие, — сказал Иосиф Аримафейский.
Я не уверен, что нам всем, нюхнувшим гнилой плоти, хотелось лицезреть источник запаха. Даже Мэгги с Марфой, похоже, сомневались, стоит ли братцу показываться на люди.
— Симон, а ну выволакивай свою прокаженную задницу! Иди вон! — заорал Джошуа.
— Но я… весь такой бяка.
— Мы и не таких бяк видали, — ответил Джошуа. — Вылезай на свет.
— У меня вся кожа зеленая, как незрелая оливка.
— Оливково-зеленый! — объявил Настыль, увязавшийся за нами в Кедрон. — Говорил тебе, что не лазоревый.
— Да что он, к чертовой матери, понимает? Он же умер, — не сдавался Авель.
В конце концов Джошуа опустил руки и влетел в гробницу сам.
— Поверить не могу — воскрешаешь парня из мертвых, а он такой хам, что даже навстречу не выйдет… В-ВО-ООО! СВЯТИ-ЯТИ! — Джош вывалился из гробницы на негнущихся ногах. Затем, повернувшись к нам, очень тихо и спокойно произнес: — Нам нужна чистая одежда, вода, чтоб умыться, и бинты. Бинтов — побольше. Я могу его исцелить, но сначала придется как бы слепить ему тело из деталей. Держись, Симон! — крикнул Джош во тьму гробницы. — Нам уже подвозят припасы, а потом я приду и исцелю твой недуг.
— Какой недуг? — спросил Симон.
Глава 29
Когда все свершилось, Симон выглядел здорово — гораздо лучше, чем при жизни. Джошуа не только поднял его из мертвых, но и вылечил проказу. Мэгги и Марфа пришли в полный восторг. Обновленный Симон пригласил нас к себе — отпраздновать. К несчастью, увязавшиеся за нами Авель и Настыль также видели воскрешение с исцелением и, несмотря на все наши увещевания, понесли эту весть по всей Вифании и в Иерусалим.
Иосиф Аримафейский тоже отправился в гости, но ему было не до праздников.
— Ужин этот — все-таки не ловушка, — сказал он Джошу. — Скорее — испытание.
— Я уже прошел через одно их испытание ужином, — ответил Джошуа. — Я думал, ты истинно верующий.
— Я он и есть, — ответил Иосиф. — Особенно после сегодняшнего. Но именно поэтому тебе следует принять мое приглашение и отужинать с фарисеями из Совета. Показать им, кто ты есть. Объяснить в неформальной обстановке, чем ты тут занимаешься.
— Меня и Сатана уже как-то раз просил себя показать, — ответствовал Джошуа. — Что еще я должен этим ханжам доказывать?
— Джошуа, я тебя умоляю. Может, они и ханжи, но власть над умами имеют огромную. Они тебя осуждают, а потому люди боятся внимать Слову. Мы знакомы с Понтием Пилатом, и я не думаю, что кто-нибудь посмеет у меня в доме тебе повредить, не навлекши на себя его гнева.
Джошуа какое-то время лишь прихлебывал вино.
— Ну, стало быть, надо в гадючье гнездо лезть.
— Не делай этого, Джош, — предостерег я.
— Только прийти нужно одному, — сказал Иосиф. — Апостолов не брать.
— Не проблема, — ответил я. — Я всего-навсего ученик.
— А особенно — вот этого. — Иосиф показал на меня. — Там будет Иаакан бар Иебан.
— Значит, и мне опять весь вечер дома сидеть, — вздохнула Мэгги.
А потом мы все стояли и махали им вслед. Джошуа с Иосифом уходили в Иерусалим на вечерю.
— Как только свернут за угол, ступай за ними, — сказала Мэгги.
— Конечно.
— Держись поближе, если позовет на помощь.
— Ну еще бы.
— Иди сюда. — Мэгги втянула меня в дверь, где нас не увидят остальные, и одарила своим фирменным поцелуем — от таких я моментально входил со всего маху в стены и на несколько минут забывал собственное имя. Поцелуй этот был первым за несколько месяцев. Потом она отпустила меня.