Монахини и солдаты - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Мердок cтр.№ 64

Серьезные темы, которые они обсуждали, большей частью касались их двоих. Конечно, чувствуя себя, сейчас во всяком случае, в безопасности, они рассуждали обо всех возможных причинах, по которым их отношения можно счесть, и, возможно, даже справедливо, ненадежными. Гертруда сказала, что она годится ему в матери и что Тим прекрасно мог бы жениться на молоденькой. Тим сомневался, что не гонится за деньгами Гертруды. И не потому ли только Гертруда полюбила его, что может помогать ему материально? Скорее всего, эти разговоры в действительности не были настолько уж серьезными. Каждый получал от них удовольствие и лишнее подтверждение искренности любви другого. Они вспоминали родителей, детские годы, учебу. Тим рассказал о Слейде и своих ранних экспериментах в живописи. Гертруда — о преподавании в школе и о том, как ей было одиноко в девичестве. Тим избегал всяких разговоров об Анне Кевидж. Не любил вспоминать осуждающий взгляд ее холодных голубовато-зеленых глаз. И разумеется, он ничего не сказал о Дейзи.

Что беспокоило Тима в этот период, на который он впоследствии оглядывался с удивлением, так это трудности отчасти тактического или формального характера. Ему трудно было вообразить их с Гертрудой существование, когда сменятся и это конкретное место, и установившийся порядок жизни. Его фантазии о супружестве и опыт кратковременных попыток сожительства с Дейзи говорили о том, что планирование времени и занятий, сложное и для одного, вдвойне трудно для двоих. Он не сомневался в том, что они с Гертрудой любят друг друга, но не мог представить, как эта любовь будет воплощаться в практической жизни, когда они покинут Францию. Не мог представить себя в квартире на Ибери-стрит и как он переделывает кабинет Гая в студию. Будут ли они устраивать званые обеды? Он не мог увидеть будущее, как если бы некий ангел тем самым открыл ему, что этого будущего не существует.

Конечно, ему постоянно мешала вообразить будущее нерешенная проблема Дейзи. Однако, казалось бы, главная, она не слишком заботила Тима. Ему всегда удавалось справляться с самыми глубокими и неразрешимыми вещами, действуя по методике, которой он, несомненно, был обязан (хотя не отдавал себе в этом отчета) тем, что оставался посредственным художником. Эту методику можно было бы описать как систематическое пренебрежение основательным подходом к делу. Уже говорилось выше, что Тим в своем творчестве безрассудно мчался вперед от этапа обещания к этапу, когда уже слишком поздно рассчитывать сделать что-то серьезное. Схожим образом он вел себя и в моральных вопросах: ему казалось, что не стоит прежде времени стараться разрешить проблему, потому что в конце концов неизвестно, что еще произойдет, и, возможно, все решится само собой, но потом, когда угроза становилась реальностью, приходилось утешаться фаталистическим чувством, что ничего уже нельзя сделать.

В отношении Дейзи он действовал подобным же образом, и тут неспособность представить себе будущее очень помогла ему. Если Гертруда бросит его, то нет и необходимости говорить ей о Дейзи. Да много чего может случиться, вплоть до его смерти, что делает его откровение излишним. И откуда ему, отрезанному здесь, во Франции, от возможного дальнего или ближнего будущего, знать, как лучше поступить? Он сейчас в подвешенном состоянии. С решениями надо подождать. Гертруда иногда мечтательно говорила, что они останутся во Франции до сентября, но он подозревал, что ее собственная тревога будет тому препятствием. В любом случае слишком много неизвестных обстоятельств, с учетом которых умнее не торопиться с исповедью насчет Дейзи. В то, что Гертруда, узнав о Дейзи, разжалует его, он не верил. К тому же существуют разные способы признания, когда можно представить новость безобидным пустяком. Куда больше его, непонятно почему, тревожило то, что признание подействует на его собственное душевное состояние. Он боялся и думать, что скажет Гертруде, если та примется его расспрашивать. Неизбежны психологические последствия, и нет смысла запускать эту цепочку последствий, находясь в такой дали от Лондона. Конечно, если все пойдет хорошо, позже придется рассказать Гертруде что-нибудь о Дейзи, но, когда придет время, он будет знать, что сказать.

Тим понимал лукавость своих мыслей, но это казалось неизбежным. Он не делал попыток в разгар чудесных событий, происходивших с ним, пересмотреть свое чувство к Дейзи, как не старался вообще освободиться от него. Оно оставалось там, где было, существуя отдельно, за скобками, вне игры. И это действительно было полезно в тактическом смысле, поскольку давало силу продолжать вести себя с Дейзи так, словно того чудесного с ним не произошло и то, что он говорил ей, было действительно правдой. Он послал ей еще письмо, сообщая, что Гертруда и Манфред с миссис Маунт по-прежнему сводят его с ума своим присутствием и он даст Дейзи знать, когда они уедут, что, он надеется, скоро случится; а пока она пусть ждет новых известий от него. Солгать, чувствовал он, было просто необходимо, а потому и стоило ему не больших усилий, чем двигать ручкой по бумаге. Заставила немного помучиться чисто техническая трудность: как отослать письмо. Он не мог поручить это Гертруде, сам же должен был находиться на этюдах, пока она ездит в деревню за покупками. Он прошел по дороге в обоих направлениях, но почтового ящика не обнаружил. Идти в деревню в то время, когда должен был рисовать, он не осмелился, чтобы не столкнуться там с Гертрудой или чтобы позже деревенские не выдали его. Пришлось в итоге сказать, что он не отказался бы от велосипедной прогулки и поедет вместе с ней. В деревне, пока она была в лавке, он бросил письмо в ящик и вздохнул с облегчением.

В человеческом сознании полно отделений, запертых ящичков и секретных уголков. Тим не думал о женитьбе на Гертруде до того момента, пока она сама не произнесла сакраментальное слово, хотя в равной степени не думал он и о невозможности такой женитьбы. Тот момент произвел в нем глубокие перемены. Что-то новое появилось в его сознании, в сердце, сосуществуя с радостями и тревогами, машинальной уклончивостью и привычной ложью. Это новое можно было определить как моральную надежду, надежду, которая, когда он страдал, причиняла еще большие страдания. Или это была просто мечта о защищенности, доме и семье, матери? Тим был ребенком, а дети нуждаются в упорядоченной жизни. Нет, это было нечто большее. Желание, которое он теперь испытывал и которого прежде не осознавал столь ясно, было желанием простой, открытой достойной жизни, где любовь выказывалась бы естественно и искренне, прямо и легко, — жизни, которой он никогда не знал.

Тим вошел в дом, бросил рюкзак в гостиной и поднялся наверх, в ванную, ополоснуть лицо и руки. Пустил холодную воду и долго держал ладони под струей, наслаждаясь прохладой. Потом пошел к себе в спальню и остановился у бокового окна, глядя на ущелье в далеких скалах, сквозь которое виднелся зеленовато-голубой кусок еще более далекого склона. Он вглядывался в этот цвет, а в голове назойливо толклись описанные выше мысли. Он жаждал теперь возвращения Гертруды, спокойной уверенности, которую внушало ее присутствие, ее драгоценная, несомненная любовь. Стояла полная тишина, наполненная звоном цикад, природа застыла в неподвижности. Он перешел к другому окну, откуда открывался вид на террасу, склон холма, долину — до самых скал. Казалось, он видит их долгие годы, привык видеть их с детства. Их вечный образ впечатался в сетчатку и сознание. Солнце, встававшее за ними, сейчас освещало их под углом, выделяя провалы и тени, слепя серыми плоскостями. Тим смотрел на них, и лицо его смягчилось, тревожные мысли забылись.