Призраки двадцатого века - читать онлайн книгу. Автор: Джо Хилл cтр.№ 34

Макс потянулся к ножу, взялся за рукоятку.

— Я все сделаю.

И он бы сделал, он не сомневался в себе. Ему вдруг стало ясно: в нем всегда жила эта склонность кромсать плоть и проливать кровь — склонность, доставшаяся ему от отца. Открытие ужаснуло его.

— Нет, — возразил отец и потянул нож к себе, оттолкнув другой рукой Макса. Макс налетел на верстак, и от удара несколько кольев свалились в пыль. — Подбери, — приказал отец.

Руди бросился вверх, но споткнулся и упал на четвереньки. Отец в два шага догнал его, схватил за волосы и швырнул с лестницы вниз. Руди глухо ударился об пол, растянулся животом вниз. Медленно перекатившись на спину, он уставился на отца. Из его горла вырывался дикий, хриплый, неузнаваемый голос:

— Пожалуйста! Пожалуйста, не надо! Я боюсь. Пожалуйста, папа, не надо!

С молотком в одной руке и с кольями в другой Макс шагнул вперед. Он хотел вмешаться, но отец развернулся, поймал его за локоть и толкнул к лестнице.

— Наверх. Немедленно. — И снова толкнул сына.

Макс упал на ступени, ободрав бедро.

Отец нагнулся, пытаясь схватить Руди за руку, но тот увернулся и пополз по грязному полу в дальний угол.

— Не бойся. Я помогу тебе, — стал уговаривать его отец. — Шея очень хрупкая. Все произойдет быстро.

Руди тряс головой и забирался все глубже в угол, за угольный ящик.

Отец швырнул нож на пол.

— Тогда останешься здесь до тех пор, пока не станешь сговорчивее.

Он повернулся, подхватил Макса за руку и потянул его к двери.

— Нет! — взвизгнул Руди.

Он вскочил на ноги и бросился к лестнице.

Но под ногами у мальчика оказалась рукоятка ножа, он споткнулся и упал на колени. К тому времени, когда он снова поднялся на ноги, Абрахам уже вытолкнул Макса за дверь и вышел сам. Дверь за ними захлопнулась. Секундой позже Руди ударился о дверь с другой стороны. Отец повернул в замке серебряный ключ.

— Пожалуйста! — рыдал Руди. — Я боюсь! Я боюсь! Выпусти меня!

Макс стоял в кухне. В ушах у него звенело. Он хотел сказать отцу: хватит, открой дверь, но не мог произнести ни слова. Как обычно, в горле перехватило дыхание. Его руки висели вдоль боков, тяжелые, будто сделаны из меди. Нет, они не из меди. Они тяжелые от предметов, что он сжимает в пальцах. Молоток. Колья.

Отец пытался отдышаться, прижавшись широким лбом к дверной панели. Потом он поднял всклокоченную голову. Его воротничок отстегнулся и сбился на сторону.

— Видишь, что мне приходится из-за него делать? — сказал он. — Твоя мать была такой же упрямой и истеричной, так же нуждалась в твердом руководстве. Я пытался, я…

Старик стал поворачивать голову, чтобы взглянуть на сына, и в этот миг Макс ударил его молотком. Отец успел испугаться, а потом — удивиться. Удар пришелся в челюсть. Раздался костяной треск. Сила удара была такова, что Макс почувствовал отдачу в локте. Отец осел на одно колено. Второй удар заставил его опрокинуться на спину.

Веки Абрахама сомкнулись, он начал проваливаться во мрак небытия, но вновь раскрыл глаза, когда Макс уселся ему на грудь. Отец пытался что-то сказать, однако Макс уже наслушался достаточно. Время разговоров прошло, да он никогда и не любил говорить. Сейчас нужно работать не языком, а руками. К такой работе он, похоже, имел природную склонность. Для нее, может быть, он и рожден.

Он приставил колышек к тому месту, что показывал ему отец, и ударил по рукоятке молотком. Оказалось, что в подвале отец говорил правду. После первого удара были и крики, и богохульство, и яростные попытки вырваться, но все закончилось довольно быстро.

По телевизору показывают, как моего отца вот-вот снова вышвырнут из игры. Я уже вижу это. Зрители на домашнем стадионе «Тигров» тоже догадываются, судя по грубым и радостным крикам. Им хочется, чтобы его вышвырнули. Они только того и ждут.

Я знаю, что его отстранят, потому что судья основной базы пытается уйти от отца, а тот следует за ним как хвост. Отец засунул все пальцы правой руки в штаны, а левой рукой сердито жестикулирует в воздухе. Комментаторы оживленно болтают, пересказывая тем, кто смотрит матч по телевизору, что доказывает судье отец и что судья решительно отказывается слышать.

— Мы все видели, как развивается ситуация. Эмоции накалились до предела, и можно было предугадать, что рано или поздно они перельются через край, — говорит один из комментаторов.

Тетя Мэнди нервно смеется:

— Джессика, не хочешь взглянуть? Эрни опять довел себя до истерики.

В дверях кухни появляется мама. Она видит происходящее на экране и прислоняется к косяку, сложив на груди руки.

— Не могу смотреть, — говорит Мэнди. — Меня это так расстраивает.

Тетя Мэнди сидит на одном конце дивана. Я устроился на другом, подобрав под себя ноги. Я качаюсь вперед и назад. Я не могу сидеть спокойно. Что-то заставляет меня раскачиваться. Мой рот открыт и делает то, что всегда делает, когда я нервничаю. Я даже не знаю, что он это делает, пока не чувствую теплую сырость в уголке рта. Когда я напряжен, рот у меня раскрывается сам по себе и из него начинает течь вода — прямо по подбородку. А еще, когда я взвинчен — вот как теперь, — я невольно произвожу такие сосущие звуки. Это я всасываю слюни обратно в голову.

Коминс, судья третьей базы, втискивается между Уэлки — судьей основной базы — и моим отцом, давая Уэлки шанс улизнуть. Отец мог просто обойти Коминса, но он не делает этого. Вот неожиданно позитивное развитие событий, знак того, что худшего может не произойти. Отец раскрывает и закрывает рот, размахивает левой рукой, а Коминс слушает, улыбается, качает головой добродушно и понимающе, но все же твердо. Отец недоволен. Наша команда проигрывает со счетом «четыре — один». «Детройт» поставил подающим какого-то новичка — человека, ни разу в жизни не выигравшего ни одной игры в высшей лиге и, по сути, проигравшего все свои пять игр. Несмотря на эту всем известную бездарность, сейчас он за пять иннингов сделал восемь страйк-аутов. Мой отец недоволен последним страйк-аутом, который присудили из-за замаха бьющего. Он недоволен, потому что Уэлки объявил страйк-аут, не уточнив у судьи третьей базы, была остановка замаха или нет. Ему положено в таких случаях советоваться, а он не стал.

Но Уэлки и не должен ничего уточнять у Коминса с третьей базы. И так было очевидно, что бьющий Рамон Диего завел головку биты за пределы пластины «дома», а потом попытался вернуть ее обратно, перегнув запястье, чтобы судья подумал, будто он не замахивался. Но он замахивался. Все видели, что он замахнулся, все знают, что его обманула «тонущая» подача, почти что поднявшая пыль перед «домом». То есть это знают все, кроме отца.

Но вот отец говорит Коминсу несколько слов напоследок и направляется к даг-ауту. Он прошел уже почти половину пути без каких-либо происшествий, но вдруг разворачивается и что-то орет судье основной базы Уэлки. Уэлки в тот момент стоит спиной к отцу. Уэлки нагнулся, чтобы размести щеткой пластину «дома». Он растопырил широкие половинки зада, направив в сторону отца свой объемистый тыл.