Золотой Демон - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 25

— Премного благодарны, Николай Флегонтыч, — преувеличенно низко поклонился ямщик. — Только хоть и отпетого, а бросим, как собаку в снегу…

— А чем прикажешь могилу копать, когда в обозе ни кайла, ни лопаты? Да и земля — как камень. Кострами двое суток отогревать?

— Оно конечно… — проворчал Кондрат. — А все равно, не по-человечески…

— Кондратушко, родной, — сказал Самолетов с превеликим терпением, но нехорошо улыбаясь, — объясни ты мне, какого рожна тебе нужно, собственно-то говоря? И зудишь, и зудишь… Дела не предлагаешь и толковых советов не даешь, но вот над ухом жужжишь, как комар…

— Я за справедливость, — буркнул Кондрат.

— А я разве против? — напористо сказал Самолетов. — Ну, давай все по справедливости, по-человечески, по-христиански… Разведем костры, сутки-двое будем землю оттаивать, потом могилку незнамо сколько будем рыть складными ножиками, офицерскими саблями и, надо полагать, голыми руками… А эта тварь будет вокруг крутиться, и неизвестно чем кончится… Этого ты хочешь — чтобы мы тут торчали дней несколько, а оно вокруг порхало? Или заговоренный?

Кажется, он угодил в точку: на многих лицах появилось недовольство, послышались голоса:

— Ты, Кондрат, не подумавши… Еще не хватало…

— Отпоют же… Такая уж Мокею несчастливая планида выпала, что тут поделать…

— Нечего тут торчать! Берись, мужики!

— Большого ума ты человек, Николай Флегонтыч, аж завидки берут… — усмехнулся Кондрат, неприятно улыбаясь. — Куда уж нам, дурным, против тебя… Ладно, ладно! Тащите уж…

Ямщики направились к страхолюдным лошадиным останкам. Отец Прокопий шагал следом и распоряжался:

— Да не с лошадью рядом его кладите, а поодаль. Вы что же, хотите, чтобы я ненароком и бессловесное животное по всем правилам отпел? Прошка, чадо, обернись-ка со всех ног к моему возку и скажи матушке, что я велел кадило с ладаном передать, она знает, где… Да скажи там Мохову, чтобы подождал и глотку не драл, мы и так сгоряча одного человечка без отпевания на дороге бросили…

Оставшись в одиночестве, поручик решился. Подошел к священнику и тихонько сказал:

— Отец Прокопий, извините уж, что касаюсь столь деликатных предметов, но не из пустого любопытства…

Не снятся ли по ночам Дарье Петровне некие неприятные сны? И не повторяются ли из ночи в ночь?

— Так-так-так… — сказал священник, столь же тихо. — Уж не хочешь ли ты сказать, сокол, что и Лизавета Дмитриевна мучается кошмарами?

— Вот именно, — сказал поручик, так и не поняв, то ли облегчение почувствовал, то ли лишнюю тяжесть. — Подземелье, правда? Некий подземный зал, где крайне неприятные существа склоняют женщин… ладно уж, своими именами вещи назовем… к самому разнузданному блуду? Так и обстоит?

Священник тяжко вздохнул. Судя по его лицу, поручик все угадал совершенно правильно.

— Экая напасть, чтоб его… — досадливо поморщился отец Прокопий. — Мается Дарья Петровна, что ни делай… Ни крестом, ни молитвой не отгонишь…

— Что же, нет никакого средства?

— Да вот получается, что и нет, — вздохнул священник. — Коли уж обычные не годятся. Святые, может быть, и превозмогли бы эту напасть, прогнали эту тварь со строгим наказом запереться в преисподней и носа не показывать… Да мы ж с вами, Аркадий Петрович, до святых и отдаленно не дотягиваем… Успокаивайте супругу, объясняйте ей, что она тут ни при чем, что это черт балует…

— Пытаюсь… — сказал поручик, неловко поклонился и пошел прочь. За спиной у него угрюмо перекликались ямщики, волочившие конский труп на обочину тракта.

Над головой сиял лазурью небосклон, и золотистого облачка нигде не было видно.

Забравшись в возок, он сразу увидел, что невзгоды продолжаются: Лиза, забившись в уголок, громко всхлипывала. Судя по всему, она плакала давно: глаза распухли от слез, нос покраснел. Наигранно бодрым голосом поручик объявил, присаживаясь рядом:

— Ну вот, кажется, кончились наши беды… Рассказать?

— Ничего не кончилось, — сказала Лиза, глядя в одну точку и словно бы пропустив его слова мимо ушей.

— Вздор! Там случилось такое…

— Он меня одолел, — промолвила Лиза.

— Что?

— Он меня одолел все-таки, — повторила она отрешенным, равнодушным ко всему голосом. — Совершенно утопил в болтовне, не стало сил сопротивляться, и произошло… Какие гнусности он со мной проделывал, я и рассказать не могу… Насмехался, говорил грязнейшие слова, неторопливо делал все, казалось, конца этому не будет… А эти, лохматые стояли вокруг и хохотали, и все время казалось, что лица у них ваши… Я себя чувствую в грязи по самую макушку…

Задыхаясь от бессильной злости, поручик пытался подыскать необходимые слова, и у него никак не получалось. Возок дернулся, сдвинулся с места, послышалось хлопанье вожжей по лошадиным спинам.

— Успокойся, — сказал поручик, устраиваясь рядом с женой и крепко ее обнимая. — Говорил я только что с отцом Прокопием… Матушку то же наваждение преследует, явно… Ты ни в чем не виновата, пойми наконец. Это не твои внутренние помыслы, как иногда в снах бывает, это он на тебя наваждение наводит… Показывает тебе всякие дурацкие картины… На то он и черт, чтобы смущать людей… Это пройдет, рано или поздно мы от него избавимся, если не избавились уже…

Лиза никак не могла успокоиться, замерла в его объятиях, напряженная. Продолжала вовсе уж убитым голосом:

— Он сказал, что придет за мной наяву. И наяву проделает то же самое. И никто не сможет ему помешать, я навсегда буду его потаскухой…

— Господи ты более мой! — сказал поручик, стараясь говорить убедительно и насмешливо. — Лизанька, ну когда это черт мог нагрянуть к людям средь бела дня да еще с ними такое проделывать? В девятнадцатом веке живем. Скоро поедем по железной дороге, в Санкт-Петербург…

— Он нас и там не оставит.

— Вздор, вздор! Ну какая нечисть в Санкт-Петербурге, посреди современной цивилизации? Ничего он не в состоянии сделать наяву, только умы прельщает, как наши прадеды говаривали, пугает, насылает наваждение… И наконец… Если сон рассказать, он и не сбудется…

— А если он придет?

— Не придет, — решительно сказал поручик. — Ты не знаешь… Мы все только что видели. Оказалось, он боится стали. Вот именно, так и обстояло. Японец кинулся ка него с саблей, принялся полосовать — и он, никаких сомнений, острой стали испугался, бежал самым натуральным образом, нырнул в снег, за горизонт унесся. Он боится стали, теперь никаких сомнений. Если все же вернется, будем знать, чем его отгонять.

Он достал из угла саблю, вытянул ее из ножен и, обнаженную, примостил возле дверцы, надежно вставив меж двух дорожных мешков. Сказал убедительно:

— Видишь? Если что, тычь в него острием, и он, я тебя уверяю, проворней зайца припустит…