Чернее черного - читать онлайн книгу. Автор: Хилари Мантел cтр.№ 79

Интересно, Делингбоул существует на самом деле или он — сон, подумала Эл. А потом сообразила, да, конечно, он существует, Мишель его знает. Он читал лекцию о сарайной преступности. Разве такое приснится?

Прошел не один час, прежде чем Колетт снова заговорила с ней. Им приходилось взаимодействовать, случайно сталкиваться: в какой-то момент Колетт протянула ей трубку — надо было ответить на звонок клиента, а позже они одновременно зашли в подсобку с корзинами для белья и так и стояли, холодно повторяя, после вас, нет, после вас.

Но «Коллингвуд» был слишком мал для длительной междоусобицы.

— Что, по-твоему, я должна сказать? — вопросила Эл. — Что больше не приючу бродягу? Хорошо, не буду, если тебе это настолько не по душе. Господи! Он же не причинил никакого вреда.

— Твоей заслуги в этом нет.

— Только снова не начинай, — попросила она.

— По-моему, ты не осознаешь, какие люди бывают на свете.

— Нет, я слишком хорошо это осознаю, — пробормотала Эл. — Ты не осознаешь и половины зла, творящегося в мире, — прошептала она себе под нос.

— Я недавно видела Мишель, — сообщила Колетт. — Она говорит, следи за покупками.

— Что?

— В багажнике. А то сопрут, пока открываешь дверь дома. Не оставляй крышку багажника открытой. Сейчас эпидемия воровства продуктов.

— Вроде бы я сама ничего не покупаю?

— Прекрати уже бормотать, — попросила Колетт.

— Перемирие? — предложила Эл. — Сядем за стол переговоров? Выпьем чаю?

Колетт не ответила, что Эл восприняла как «да» и подошла к раковине, чтобы наполнить чайник, глядя в сад, на опустевший «Балморал». Колетт обвинила ее в том, что она приютила Марта, но не в том, что она кормила его; не в том, что она покупала продукты и контрабандой проносила их в дом. Колетт ее пальцем не тронула, зато наорала, спросила, не рехнулась ли она и чего вообще хотела, привести в район банду грабителей, педофилов, террористов и потенциальных убийц? Не знаю, ответила Элисон, ничего я не собиралась, я лишь хотела сделать доброе дело, наверное, я не подумала, я просто пожалела его, ведь ему некуда было идти, вот он и залез в сарай.

— Иногда, — сказала Колетт, — мне кажется, что ты такая же тупая, как и толстая.

Но это не так, подумала Эл. Конечно нет. Она знает, что я не глупая. Иногда у меня в голове все путается из-за неразберихи с памятью, из-за того, что воспоминания детства просачиваются в настоящее. Мне кажется, меня держали в сарае. Мне кажется, меня загоняли туда, я искала в сарае убежища, спасения, мне кажется, что меня сбивали с ног и я падала на пол, потому что кто-то в сарае поджидал меня, темная тень поднималась из угла, а ножниц у меня с собой не было, и я не могла даже ткнуть его. Мне кажется, что потом на дверь вешали замок и я лежала там, истекая кровью, на газетах, одна, в темноте.

Она видела прошлое смутно — лишь очертания, черную массу на фоне черного неба. Она не видела настоящее — его взболтала бурная сцена, которую устроила Колетт, сцена, которая до сих пор эхом отдавалась у нее в голове. Но видела будущее. Она заставит меня гулять, таскать тяжести — как и угрожает — на запястьях и лодыжках. Будет ехать рядом, в машине, следить за мной, но только поначалу. Она не захочет отвлекаться от рассылки счетов за предсказания, которые я сделала, и духов, которых я подняла из могил: за беседу с вашим дядей Бобом, 10 минут, £150 + НДС. Так что, может, она и не будет ездить рядом — просто выставит из дома, и все. И мне некуда будет пойти. Возможно, я тоже смогу найти прибежище в чьем-нибудь сарае. Поначалу я буду заскакивать в супермаркет, покупать сэндвич и булочку, потом жевать их, сидя на какой-нибудь скамейке, а если дождь и я не смогу забраться в сарай, то заползу в парке под эстраду. Оказывается, так легко представить себе, как человек превращается в бесприютного нищего.

— Кто, говоришь, крадет покупки? — спросила она, думая, как знать, может, скоро их буду красть я.

— Эван говорит, нелегальные иммигранты.

— В Уокинге?

— Ой, да их везде полно, — сказала Колетт. — Ну, знаешь, беженцы. Совет убирает скамейки из парка, чтобы никто не мог на них спать. Что ж, мы получили свое предупреждение, верно? С сараем.

Она выпила чай, который заварила Элисон, прислонившись к столу, точно в привокзальном буфете. А ловко я выставила его, думала она, побоялся со мной спорить, зараза, с первого взгляда понял, что я крепкий орешек. Она ощутила голод. Залезть в банку с печеньем для клиентов, пока Эл не смотрит, совсем несложно, но она отказалась от этой мысли. Мишель сказала, у них в мусорном баке обнаружилась куча картонок от еды навынос, теперь ясно, что они вполне могут быть на совести бездомных. Хватит жрать, подумала она, по крайней мере мне. Образы Зоуи вгрызались в ее мозг, подобно крысам в клетке без дверцы.

В то лето черная жижа полилась из труб «Фробишера», стоявшего вниз по холму. Дни выдались жаркие, столбик термометра перевалил далеко за отметку девяносто. Животные заползали в тень. Дети краснели как раки в своих комбинезончиках. Болезненные горожане покупали маски с угольными фильтрами, чтобы защититься от избытка озона. Продажи мороженого и пива выросли вдвое — как и лекарств от простуды и гриппа. Газоны на Адмирал-драйв потрескались на солнце, а трава превратилась в клочковатую солому. Все водные потехи на участках приказано было отключить. Фонтаны замолчали, пруды пересохли. Больницы были набиты битком. Умирали старики. А на телевидении вспыхнула эпидемия спиритических программ, оккупировавших все каналы.

Колетт угрюмо смотрела все программы подряд, обвиняя медиумов в неприкрытом жульничестве и подлоге, кляня тупость зрителей в студии. Совершенно безответственно, сказала она, вбивать людям в головы, будто так можно общаться с мертвыми. В дни, когда они с Эл только познакомились, сразу после гибели принцессы, клиенты корчились, если на них показывали пальцем, извивались в своих креслах, отчаянно желая спихнуть послание на соседа справа, слева, спереди или сзади. Но теперь они приходили на шоу, уже обработанные телевизионщиками, и дождаться не могли своих посланий. Когда медиум спрашивал: «Кто знает Майка из мира духов?» — пятьдесят рук взмывали вверх. Они орали, радостно восклицали, обнимая друг друга, улыбались в камеру, даже если поблизости не было ни одной. Они кричали: «Б-о-о-оже мой!» — и разражались скрипучими рыданиями и собачьим скулежом.

— Утомительно, — сказала Эл, — даже просто смотреть на это. Сама бы я не смогла выступать по телевидению, — добавила она. — Если бы я была в студии, что-нибудь непременно сломалось бы. Пропало изображение. Трансляция прервалась. И на меня подали бы в суд.

— А еще ты слишком толстая для телевидения, — добавила Колетт.

Эл каялась:

— Подумать только, что я во всем винила Морриса! Если лампочки начинали мигать, я кричала: «Эй, Моррис!», если стиральная машина устраивала потоп, я говорила ему все, что о нем думаю. Но даже теперь у тебя компьютер барахлит, как только я подхожу, и у нас так ничего и не получилось с магнитофоном, верно? Он проигрывает кассеты, которые в него не вставлены, через текущий год пробивается год предыдущий. Записи наслаиваются друг на друга, как в компостной куче.