Чернее черного - читать онлайн книгу. Автор: Хилари Мантел cтр.№ 4

Колетт думала о том, что нынче не выносит их: зрителей, клиентов, покупателей. Ей неприятно находиться среди них, неважно для чего. Она поверить не могла, что когда-то была одной из них, стояла в очереди, чтобы послушать Эл или кого-то вроде нее. Бронировала билеты (принимаются все основные карты) или толкалась у кассы: десятка в кулаке, душа в пятках.

Элисон вертела кольца на пальцах: везучие опалы. И нервы здесь ни при чем, нет, это какое-то странное ощущение в животе, словно внутренности ее разверзлись, словно она готовит место для чего-то, что может произойти. Она услышала шаги Колетт: мой джин, подумала она. Прекрасно, прекрасно. Осторожно Элисон вытащила мятный леденец изо рта. Губы сложились в надутую гримаску; глядя в зеркало, ногтем среднего пальца она заново разгладила их в улыбку, аккуратно, чтобы не смазать помаду. Лицо рассыпается — за ним надо следить. Она завернула леденец в салфетку, огляделась и нерешительно бросила его в железную урну в паре футов от кресла. Он упал на линолеум. Моррис со смешком хрюкнул.

— Ты чертовски беспомощна, детка.

На этот раз Колетт умудрилась перешагнуть через ноги Морриса. Моррис взвизгнул:

— Наступи на меня, я это обожаю.

— Не начинай! — рявкнула Эл. — Не ты. Моррис. Извини.

Лицо Колетт было худым и белым. Глаза ее сузились, точно бойницы.

— Я привыкла.

Она поставила бокал рядом с щипчиками Эл для завивки ресниц и бутылку тоника подле него.

— Плесни, — сказала Эл.

Она взяла бокал и вгляделась в шипучую жидкость. Затем поднесла его к свету.

— Боюсь, лед весь растаял.

— Ерунда. — Эл нахмурилась. — По-моему, сюда что-то просачивается.

— В твой джин-тоник?

— Кажется, я уловила проблеск. Пожилой человек. Ну ладно. Сегодня не доведется развалившись сидеть в старом кресле. Сразу приступим к делу.

Она залпом осушила напиток и поставила бокал на туалетный столик, заваленный пудреницами и тенями для век. Моррис оближет бокал, пока ее не будет в гримерке, пробежит своим желтым потрескавшимся языком по ободку. По громкой связи попросили выключить мобильные телефоны. Эл глядела на себя в зеркало.

— Готово, — произнесла она и осторожно придвинулась к краю стула, слегка ерзая бедрами.

Из-за двери показалась физиономия администратора.

— Все нормально?

«Попробуй со мной» «Аббы» затихла. Эл сделала вдох, отодвинула стул, поднялась — и засияла.

Она вышла в круг света. Из света, могла бы сказать она, все мы пришли и в свет же вернемся. В зале раздались негромкие взрывы аплодисментов, которые она отметила лишь взмахом густых ресниц. Она медленно подошла к самому краю сцены, где была натянута ленточка. Повернула голову. Глаза ее что-то искали, борясь со слепящими софитами. И тут она заговорила своим особым сценическим голосом.

— Эта юная леди, — Она смотрела на третий ряд, — Да, вы, юная леди. Как вас зовут?.. Что ж, Лиэнн, полагаю, у меня есть для тебя послание.

Из тесной груди Колетт вырвался вздох облегчения.

Одинокая, залитая светом, слегка вспотевшая, Элисон оглядела свою публику. Ее голос стал низким, мелодичным и доверительным, аура ее, идеального аквамаринового цвета, подобно шелковой шали, окутывала плечи.

— А теперь, Ли, я хочу, чтобы ты откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и расслабилась. И это касается всех вас. Веселей — вы не увидите ничего страшного. Я не впаду в транс, а вы не узрите привидений и не услышите музыки духов. — Она смотрела, улыбаясь, оценивая ряды зрителей. — Так почему бы вам не устроиться поудобнее и не насладиться вечером? Я всего лишь настраиваюсь на нужную волну, внимательно слушаю и узнаю, кто сегодня посетил нас. Итак, если у меня будет для вас послание, будьте добры, поднимите руку и крикните — потому что иначе духи не смогут проникнуть к нам. Не стесняйтесь, просто крикните или помашите мне рукой. Тогда мои помощники бросятся к вам с микрофоном — не бойтесь, просто держите его покрепче и говорите громче.

В зале сидели люди всех возрастов. Старики принесли подушечки для больных спин, молодежь сверкала голыми животами и пирсингом. Юнцы запихали верхнюю одежду под кресла, но пожилые аккуратно скатали свою и положили на колени, словно спеленатых младенцев.

— Улыбайтесь, — приказала Эл. — Вы пришли, чтобы повеселиться, равно как и я. А теперь, Ли, душечка, вернемся к тебе — на чем мы остановились? Есть некая дама по имени Кэтлин, которая очень-очень любит тебя. Кто бы это мог быть, а, Лиэнн?

Лиэнн оказалась пустышкой. Девчонка лет семнадцати, вся в каких-то идиотских пуговицах и бантиках, волосы собраны в жидкие хвостики, личико остренькое. Эл предположила, что Кэтлин была ее бабушкой, но Лиэнн не поверила — она не знала, как звали ее бабушку.

— Подумай получше, дорогая, — упрашивала Эл. — Она ужасно хочет поговорить с тобой.

Но Ли покачала хвостиками. Она сказала, что, наверное, у нее вообще не было бабушки. В зале раздались смешки.

— Кэтлин говорит, она живет в парке и у нее маловато денег. Погоди-ка немножко. Пенни. Улица Пенни-парк. Тебе знаком этот адрес? Вверх по холму от рынка — а это ужасно тяжело, говорит она, когда у тебя полный мешок картошки. — Она улыбнулась зрителям. — Похоже, Кэтлин не дожила до того дня, когда продукты стали заказывать по интернету. Честно говоря, только подумаешь, как они жили в те дни… Надо почаще радоваться своему счастью. Ну что, Ли, как насчет Пеннипарк? Как насчет бабули Кэтлин, взбирающейся по холму?

Лиэнн излучала скептицизм. Она живет на Сандрингем-Корт, сказала она.

— Да, я знаю, — отозвалась Эл. — Я знаю, где ты живешь, солнышко, но я говорю совсем о другом, о каком-то старом местечке недалеко от Ланкашира или Йоркшира, где постоянно стреляют и играют в карты, — может быть, Пули-Бридж? Ну да неважно, — сказала Элисон. — Иди домой, Лиэнн, и спроси маму, как звали твою бабушку. Спроси, где она жила. Тогда-то ты поймешь, что сегодня вечером она была здесь ради тебя.

Шелест аплодисментов. Строго говоря, она их не заслужила. Но зрители оценили, что она хотя бы попыталась; к тому же то, что Лиэнн была глупа как пробка, привлекло аудиторию на сторону Эл. Подобная короткая семейная память — обычное дело в этих юго-восточных городках, откуда никто не родом, где никто не задерживается надолго, а вместо центра — парковка. Здесь ни у кого нет корней; люди не хотят то ли признаваться в них, то ли вспоминать свою чумазую малую родину и неграмотных бабок и прабабок с севера. Кроме того, нынче у детей памяти хватает не больше чем на полтора года — из-за наркотиков, верно. Ей было жаль Кэтлин, которая задыхалась, но боролась изо всех сил, из нее так и сочилось астматическое добродушие, оставшееся без ответа. Пенни-парк и ряды кресел перед Эл словно были окутаны северным смогом. Кэтлин говорила что-то о кофте. Некоторые мертвецы постоянно талдычат о кофтах. Пуговица, перламутровая пуговица, посмотри, не закатилась ли она за ящик комода, тот маленький ящик, тот верхний ящик, я как-то раз нашла там трехпенсовик, в глубине комода, он проскальзывает между, ну, сама знаешь, заваливается за, да как же его, в общем, он застревает — ну вот я и взяла его, этот трехпенсовик, и купила подруге пирожное с грецкими орехами. Да, да, подтвердила Эл, они чудесные, эти пирожные, но тебе уже пора, лапуля. Приляг, Кэтлин. Пойди и хорошенько вздремни. Хорошо, согласилась Кэтлин, но скажи ей, что я хочу, чтоб ее мама поискала ту пуговицу. И, кстати, если встретишь мою подругу Морин Харрисон, скажи ей, что я ее уже тридцатый год ищу.