Век-волкодав - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Валентинов cтр.№ 67

— Надо было взять авто. — Гондла зябко повела плечами. — Холодно, дождь, да еще ветер. Зря вы возражали!

Пантёлкин согласно кивнул. И дождь, и ветер, и холод чуть ли не зимний. Зато улицы почти пусты, значит, лишних глаз поменьше.

— Авто увидит дворник, а они — народ бдительный, с хорошей памятью. Вы, Лариса Михайловна, ко мне прижмитесь, а я вас обниму, вот и теплее будет.

И под локоток подхватил. Женщина резко отстранилась, взглянула злобно:

— Прекратите ваши намеки! И не смейте на меня так смотреть, я вам не шлюха с «малины». Без глаз останетесь!

Бывший бандит Фартовый с трудом сдержал усмешку. Нащупал-таки слабину у дамочки! Умна, конечно, товарищ Гондла, но ум все равно бабский.

Спорить, однако, не стал. Руку отпустил, пошел рядом. Пеший поход был затеян не только ради конспирации. Хотелось подумать без помех, а в тесной квартирке рядом с вечной шипящей женщиной мысли были все больше о черной лестнице, которую очень просто перекрыть. Чердак надежно заперт, входная дверь тонкая, сапогом вышибить можно. На «малине» поспокойней будет.

Ночевал с револьвером под рукой. Не в комнате прислуги, а на полу рядом с диваном, на котором похрапывала Гондла. Спиной повернулся — и даже не поинтересовался дамочкиным «настроением». Не оттого ли гнев?

— Касимов, — негромко бросила женщина. — Кто он был? Почему вы про него спрашивали?

«Касимов я, Василий Сергеевич, член РКП(б) с октября 1919-го. Из рабочих, умеренно грамотный, да еще, как видишь, инвалид по причине колчаковской гранаты…» О смерти работника Общего отдела ЦК Василия Касимова Леонид узнал за час до того, как они покинули квартиру. Лариса Михайловна перезвонила сестре, та обратилась к верному знакомому…

«Кукушка лесовая нам годы говорит, а пуля роковая нам годы коротит!..» Вот и еще одному прокуковала.

— Служили вместе, — Пантёлкин невольно поморщился. — То, что убит, очень плохо. У Касимова было надежное убежище в городе, он помочь обещал.

Гонда взглянула удивленно:

— И вы ему верили? Вокруг нас — волки и шакалы, такие станут помогать, только если горло зубами сжать. Хорошо еще вашего Касимова живым не взяли. Знаете, как Егор Егорович умеет допрашивать?

Вместе ответа бывший чекист молча дернул щекой. Он-то знал, собственными глазами видел, а заодно и слышал. Стены крик не удерживали… В эту минуту Леонид впервые порадовался тому, что друг Жора мертв — и мертв навсегда.

— Подъезд, — кивнул он, останавливаясь. — Действуем, как условились. Говорю я, вы — только если спросят. И не стреляйте, что бы ни случилось. Задушить человека сможете?

Лариса Михайлова привстала на цыпочки, к уху потянулась:

— А ты, Леонид, меня еще разок оскорби — и узнаешь!

* * *

Трехглазый идол, увенчанный ожерельем из человеческих черепов, смотрел хмуро. Невысокая сухощавая женщина в железных очках вполне могла сойти за его родную сестру.

— Не пущу! — резко бросила она, загораживая узкий коридор. — Мандат предъявите!

Леонид, походя отметив подзабытое слово «мандат», широко улыбнулся.

— Давайте обойдемся без формальностей, гражданка. Представьте, что я уже достал револьвер.

Синеватые стеклышки холодно блеснули:

— Молодой человек! Я на Акатуе котелком звенела, когда ваша мама еще соску сосать не выучилась. Вы что, каторжанку напугать вздумали? Чем? Своим «шпалером»?

Рядом шумно вздохнула Гондла. Пантёлкин, и сам не слишком довольный таким началом, предостерегающе поднял ладонь.

— Гражданка! Давайте не усугублять. Нам нужен гражданин Летешинский Пантелеймон Николаевич…

— Кто пришел, Хельги?

Дверь в полутемной глубине коридора растворилась. Прямо под огромным птичьим чучелом нарисовался высокий черный силуэт.

— Налет, Пантелей, — невозмутимо констатировала женщина, по-прежнему не сдвигаясь с места. — Жиганок и с «марухой» пожаловали.

Леонид мысленно восхитился «жиганком» («А молодой жульман, а жиган-жиганок гниет в каталажке…»), «маруха» же, не стерпев, махнула рукой:

— Пантелеймон Николаевич! Это я, Лариса, дочь Михаила Андреевича…

Черный силуэт неторопливо двинулся вперед.

— Забавно…

Старый большевик Пантелеймон Николаевич Летешинский принимал гостей в старом турецком халате, зато при галстуке. Очки в золотой оправе, маленькая бородка аккуратно подстрижена, на указательном пальце — серебряный перстень с тяжелым черным камнем.

Острый внимательный взгляд…

— Итак, маленькая девочка Лариса, которая успела как-то незаметно вырасти, и…

Пантёлкин едва удержался, чтобы не стать по стойке «смирно».

— …Нет, Хельги, молодой человек не из жиганов, глаза слишком умные. Был бы постарше, вполне бы сошел за «ивана» с тремя побегами. Лариса, я очень уважаю вашего батюшку, однако если вы здесь представляете ВЧК, то разговора не получится. Осознаю полезность этой организации, но не у себя дома. А если вы все же налетчица, рекомендую взять серебряные вилки, больше ничего ценного в квартире нет. Об архиве я, к счастью, побеспокоился.

— Я просмотрела вашу работу по Платону, — негромко проговорила Гондла. — Там эпиграф из Аристотеля: «Целью государства является благая жизнь.» Мы не из ОГПУ, Пантелеймон Николаевич, и нам действительно очень нужно с вами поговорить.

— «Целью государства является благая жизнь.», — негромко повторил Летешинский. — Хорошо! Если вас не смущает беседа с душевнобольным, то прошу!.. Хельги, побеспокойся, пожалуйста, насчет чая. Или молодые люди предпочитают неразбавленный спирт?

* * *

Часы-ходики за стеклом, книжный шкаф от потолка до пола, тяжелая бронзовая люстра… В отличие от коридора, комната, где обитал хозяин квартиры, выглядела на редкость обыденно. Леонид прикинул, что на стену, рядом с портретом Плеханова, стоило бы повесить ржавые кандалы с Акатуйской каторги, а в угол, вместо скучного комода, поставить перевернутую тачку. Пантелеймон Летешинский один стоил трех сибирских «иванов».

— Вы ошибаетесь, товарищи, — устало вздохнул старый большевик, откидываясь на спинку стула. — Не знаю, кто подал вам эту странную мысль, но у меня нет и не было никаких компрометирующих материалов на нынешнее руководство РКП(б). Если бы имелись, вашего покорного слугу не стали бы объявлять сумасшедшим, а просто убили, не глядя ни на какие заслуги. Поверьте, убивали и за меньшее.

— Поверю, — согласился Пантёлкин, не забыв приветливо улыбнуться. — Я, Пантелеймон Николаевич, по жизни человек страх как доверчивый, сам себе порой удивляюсь.

Смотрел не в глаза, не на лицо даже — на руки. Крепкие сухие ладони лежали на скатерти, словно снулые рыбы. Но Леонид знал, как непрочен бывает этот покой. Потому и Гондлу посадил поближе к хозяину. Пусть «девочке Ларисе» первой достанется.