Действующая модель ада. Очерки о терроризме и террористах - читать онлайн книгу. Автор: Павел Крусанов cтр.№ 35

А что еще? Доступность всех уголков планеты благодаря современным средствам коммуникации? Сегодня средний европеец или американец по желанию может оказаться в любой точке глобуса: в Непале, в Новой Зеландии на просторах Внутренней Монголии. Но везде ему под кока-колу и биг-мак будут показывать одну и ту же предназначенную для туристов картинку, уже и так знакомую по телеэкрану и глянцевым журналам. Заглянуть за декорации никто не спешит — мало ли какие гадости могут скрываться за кулисами глобализации.

В этой схеме, подобной марле, наброшенной на жерло вулкана, было уготовано местечко и для тихой, угомонившейся России. Но история распорядилась иначе — вырвавшаяся на поверхность лава изменила всемирный ландшафт и в новых условиях опыт диалога цивилизаций, приобретенный Россией, может оказаться поучительным для всех.

Известно, что Россия шестнадцать раз предпринимала военные экспедиции против Чечни (две последних происходили на глазах современников), однако и периоды мира также были весьма условны. Знакомые с детства строчки Лермонтова "злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал" всего лишь воспроизводят казацкие напевы XVII века. Отсюда следует простой вывод: какие бы конкретные причины не лежали в основе нынешней чеченской кампании, саму идею непримиримого противостояния России с небольшим кавказским народом следует искать в горизонте истории или, может быть, в повышенной степени органической чуждости (все народы в той или иной мере чужды друг другу) беспрестанно воюющих соседей.

Распад Советского Союза, возможно, и не был в полной мере предопределен, но произошел он бескровно, так что если бы не Чечня… Ведь и вправду удивительно, что участь Югославии обошла нас стороной. И тем не менее преемственность истории сохранилась — испытание Кавказом выпало на долю и новой России. Причем, по степени болезненности для общества это испытание было сопоставимо с переделом собственности, а для сохранения российской государственности кавказский вызов и вовсе представляется решающим.

Сейчас, пожалуй, преждевременно подводить окончательные итоги двух последних чеченских войн, но некоторые промежуточные результаты оценить вполне уже можно. В первую очередь — и с той, и с другой стороны погибли люди. Никто не знает, сколько их уже убито за два столетия и сколько будет убито еще просто потому, что России выпало историческое соседство с Чечней. "Соседство с галактикой Кин-дза-дза — наша беда", — говорит персонаж известного фильма. Эти же слова в применении к Чечне мог бы сегодня с полным правом повторить любой ответственный российский политик. Но при этом совсем не лишним будет вспомнить строчку немецкого романтика Гельдерлина, чей далекий потомок Ульрика Майнхоф взрывала динамитом капиталистическое "общество свиней": "Вместе с опасностью приходит и спасение". И действительно, поразительным образом бандитская республика Ичкерия своим дерзким и хищным вызовом предоставила шанс для спасения российской государственности.

Здесь следует обратить внимание на крайне важное различие между двумя последними чеченскими войнами. Оно почти не касается сфер стратегии и тактики (собственно военные аспекты обеих кампаний не слишком и отличаются), но что сразу бросается в глаза, так это внятное изменение в настроениях общества, да еще то, что в последнем противостоянии в кои-то веки наконец проявилась долгожданная последовательность власти.

Война 1995–1996 годов была не просто непопулярна, она воспринималась как очередное безумие обанкротившегося государства. Ведущие СМИ чередовали обличительно-язвительные описания действий «федералов» с пафосом справедливого дела свободолюбивых чеченцев. Полный упадок государственной воли проявлялся и чувствовался повсюду, во всех эшелонах власти господствовало полное малодушие — действующая армия не была исключением. Имитаторы, исполнявшие обязанности "государственных деятелей", сегодня отдавали приказы, а назавтра трусливо от них отказывались, предавали союзников, трепетали в ожидании публичной порки… В 1996 году офицерское звено только делало вид, что подчиняется генералитету — высшее командование в стране принадлежало комитету солдатских матерей. Это от их имени генерал Лебедь подписал в Хасавюрте акт о полной и безоговорочной капитуляции.

Вторая чеченская война могла стать последней для России как единого государства. Однако что-то изменилось в структуре происходящего — разразилась очередная балканская кампания, символизирующая "торжество гуманизма", а главное, впервые за долгие годы в людях проснулось нечто вроде гражданского сознания.

Русский, а затем советский человек всегда был беззащитен перед властью, но перед этой же властью были беззащитны и враги. Именно поэтому они казались придуманными, какими-то ненастоящими, едва ли даже не союзниками. "Израильская военщина", "американский империализм" воспринимались как дежурные персонажи газетных карикатур: "На самом деле они за нас", — так полагали в советские времена многие и, прежде всего, интеллигенция. В одном ряду с нами шли и братья-прибалты и свободолюбивые грузинские демонстранты. Желание отомстить власти за годы страха и унижения перевешивало все, к тому же в глубине души преобладала странная уверенность, что такую махину все равно не сокрушить.

Между тем, никаких оснований для такой уверенности уже не было. Раз за разом власть представала в глазах граждан беспомощной и жалкой. И в этот момент появилось и стало крепнуть ощущение совсем другой беззащитности — перед теми самыми врагами, которые вдруг материализовались и сделались вполне настоящими. Взрывы домов в Москве и Волгодонске, а потом и вторжение в Дагестан (Мовлади Удугов со своеобразным чувством юмора назвал эту акцию "зачисткой священных рубежей от кремлевских боевиков"), расставили все по своим местам: дрожащая от страха и постоянной неуверенности власть ничего больше не может мобилизовать. Она могла бы мобилизовать только нас, но у нее нет нашей доброй воли, а ничем другим она воспользоваться больше уже не может.

Так именно и осуществляется акт коллективного самосознания, необходимый для учреждения или переучреждения государства. Вот она, власть — такая-сякая, зарплату не платит, дороги не ремонтирует, науку не финансирует и так далее по списку, но тут вдруг проскакивает искра озарения: а ведь это хитрое, коварное, могущественное существо, некогда парившее над нами, просто сдохло и кроме меня, тебя и остальных вокруг больше никого нет. Все, кто меня окружают, будь они хоть трижды генералы, суть всего лишь обособленные единицы (то есть такие же как я), которые не то что жизнью, но и копейкой не пожертвуют во имя "новой демократической России", произнесенной с ельцинской интонацией. Они, эти единицы, конечно, собираются в сообщества, но как бы эти сообщества ни назывались — солнцевская группировка или российское правительство, — все они в равной мере, говоря словами поэта, существуют "под собою не чуя страны". Это бы все ничего, но я-то уже чую запах гари — горит мой разрушенный взрывом дом.

Процесс обретения самосознания подобен цепочке буддийских истин: безысходность приводит к страданию, страдание приводит к прозрению, прозрение — к рождению. Так рождается новое государство, и оно всегда рождалось именно так — как производная от безысходности. Время от времени жизнь требует прояснения оснований существования всех социальных институтов, чтобы стало ясно, для чего они действительно нужны. Россия тут не исключение. Для Европы и Америки уже тоже прозвучал звоночек.