Американская дырка - читать онлайн книгу. Автор: Павел Крусанов cтр.№ 27

Я встал на правый поворот под светофором у Обуховского моста.

Впереди лоснился новый толстозадый “Ситроен” – с недавних пор такие полюбили криминального вида пузыри. Должно быть, из-за багажника. Он у этой железяки был большой, трупа на три.

– Но это цитата из Плавта, и по контексту смысл негативный, – возразила Оля.

– Плавт взял расхожий оборот и ернически его переосмыслил. Он был комедиографом, а у хохмачей принято глумиться над традицией. Точно так же до него Аристофан хохотал на обломках греческой трагедии.

После этого террор пошел из театра в жизнь. – Я мельком взглянул на лютку, и мне понравилось, как она на меня смотрит. Что ж, может, я и вправду стoю о-го-го чего.

– Здoрово! – сказала Оля. – Получается какое-то кафе с тугим на ухо официантом. Плохо попросишь – ну без должной веры и воли – ни черта не получишь. То есть получишь то, что хорошо попросили за другим столиком, – всем подадут именно это.

– Точно. Жаль, мало кто это понимает. Достоевский от избытка чувств писал, он думать не думал, что бесов заказывает. Знал бы – наперед десять раз взвесил. Так что волю надо проявлять осознанно и корректировать эйдос осмотрительно – заказ-то могут и подать. – В общем, я на свой лад перепел Оле идею Капитана о возведении угодной себе реальности.

– Страшно… – широко распахнула глаза лютка. – Порой так хочется безумия и произвола… А вдруг мне подадут чей-то чужой произвол?

– Брось! – успокоил ее я. – Люди хотят повышения жалования, продвижения по службе, любви женщины и улучшения берлоги. На большее их не хватает, что, конечно, тоже своего рода безумие.

– Я не хочу любви женщины! – возмутилась Оля.

– Это похвально. Но в целом культура желания у нас еще слаба.

– Ну положим, у нас-то сильна. – Оля на ощупь произвела поверхностный осмотр моего хозяйства.

Джинсы у меня были “на болтах”, но душевное равновесие я все равно потерял.

– Кроме культуры, – я выровнял вильнувшую машину, – важна еще и дисциплина желания. Иначе измененный мир может оскорбить твое достоинство.

– Но мы с нашим глубинным золотом и самородным магистерием явно желаем чего-то невозможного.

– Почему? Мы целенаправленно корректируем эйдос мироздания.

Я остановился у воронихинской громады Горного института. Оля потерлась о мою щеку носом и беспечно спросила:

– Ты хочешь сказать, что, пробив свою скважину, американцы найдут все, что мы обещаем?

– Нет, – улыбнулся я. – Они найдут преисподнюю и впустят к себе ад.

Теперь она знала, во что мы играем.

3

“Нет, Евграф, – сказал я себе, отъезжая от Горного, – так не смотрят на того, кого свели за штат, в прошлую жизнь, в запасную постель.

Просто ты немного устал. Любовь с самой Пасхи бренчит на всей клавиатуре твоих чувств, тебе нужен – тюк-тюк – настройщик”.

Вопреки предположению о небольшой усталости, дыхание мое было легким, кровь бежала по протокам со звоном, а в голове крутилась строчка убиенного поэта: “О, весен шум и осени винцо!” Что ж, у смерти хороший вкус, красота ее манит, как свет сыча. Ну а коли пришла, пожалуйте – привет родителям. Вот так. Хочешь жить долго – не светись.

Тут я себя одернул: красота – человеческое, слишком человеческое представление. Это он, человек, прекраснодушно мечтает обустроить мир по законам правды и красоты. Природа мыслит совершенством, а не прелестями. А красота и совершенство – вовсе не одно и то же. Как правдоподобие и правда. Вот, скажем, рыжебулавый могильщик. Он совершенен. Да и снаружи хорош: антрацитовая спинка с желтой опушкой, надкрылья с оранжевыми, как георгиевская лента, перевязями; он трепетно воздевает усики, словно пилигрим молитвенные руки, потому что испытывает мир по чутью, по его запахудуху; да и по воле к жизни он сравним разве что с большим сосновым слоником… Он из семейства Silphidae, существ воздуха, но мало кто сочтет его красивым, потому что цель его устремлений – неприглядная падаль, которая смердит. Или взять крокодила. Он тоже совершенен, особенно когда входит в свой бесподобный штопор. Но кто им восхитится? А все потому, что крокодил кожаный, бугристый, не мурлычет, носит глаза на макушке и набит дурными привычками.

Примерно в таком русле и текли мои мысли, пока в кармане не запел мобильник. Лютка.

– Маленький, – так Оля называла меня, когда испытывала сильные положительные чувства, – у нас здесь небольшой переполох. Вернее, кавардак. Вернее, танец с саблями и гибель “Титаника”.

Я поинтересовался, что случилось.

– Черт знает что! Думаю, это наши проказы. Не могу по телефону. Что делать – не знаю. Надо бы осмыслить ситуацию, чтобы не напортачить с корректировкой этого… который уточняем… эйдоса. Ты в “Карачуне”?

– Да. – В этот миг я поворачивал с Литейного на улицу Жуковского.

– Буду часа в три. Пока. – Оля дала отбой.

Какие проказы она имела в виду? Интимного свойства или в области сакральной геологии? Поди тут разберись. Может, она беременна? Но почему тогда переполох на кафедре?

Небо над городом было тяжелое, растрепанное и словно живое – оно клубилось и как будто дышало, выбрасывая в разные стороны и вновь поджимая угрюмые клочья. Это было так необыкновенно, что, изобрази подобное псковский облакист, никто бы не поверил в достоверность вида.

Я парковался у “Танатоса” под девой, обещающей услады посредством пышного венка и лиры, когда мой телефон опять взыграл. Звонил Капитан.

– Отличный текст, мессир Батолитус. Подозреваю, в прошлой жизни ты хорошо смекал в рубификации. Какие лакомые перспективы! Какой соблазн! Ведь золото – и впрямь пустяк. Я ж говорил, что ты сумеешь…

Значит, Степа Разин, как мы и договаривались, уже нелегально повесил мое сочинение (я сбросил его по электропочте Степе в полночь) на свежей страничке сетевого журнала “Традиция”. А директор

“Лемминкяйнена”, стало быть, с утра прислушивался к трепетанию

Тенет, к оттенкам каждый день по-новому звучащей песни мира…

– А я как раз хотел звонить с докладом. – Что говорить, я был польщен оценкой. В это мгновение я, кажется, ничего не имел против

Капитана. Наоборот – он умница, он понимает все, у него такой необычайный вкус, мы вместе горы с ним своротим…

– Доложишь при встрече, – распорядилась трубка. – Сейчас мне некогда. Я размышляю об онтологическом родстве сэппуку и мастурбации. – В ухо мне прыснул предательский смешок. – Собери всех, кто напрямую причастен к проекту. Буду у тебя в три. Пора приступать ко второму этапу.

Капитан отключился. Я машинально посмотрел на часы: четверть двенадцатого. Значит, он уже в дороге. Или вообще в СПб. Или где угодно – в пределах трех с половиной часов пути до улицы Чехова. Что ж, я все равно хотел затеять разговор по поводу дальнейших действий.