Бом-бом, или Искусство бросать жребий - читать онлайн книгу. Автор: Павел Крусанов cтр.№ 36

На Рождество Богородицы, день спустя после по-минок, Андрей сдал заказчику «Российский Апофегмат», купил два десятка недорогих голландских сигар и, взяв с собой пару бутылок мерло, бутер-броды и Катю, отправился в Сторожиху.

2

Сперва добирались поездом до Новгорода, по-том автобусом в Ступино.

Всю дорогу шёл белый дождь и дул крепкий ве-тер. Поезд на стыках рельсов метал под откос тугую икру.

Вокруг была осень. Она выпускала из рукавов стаи журавлей, а в бровях её гнездились жёлтые осы.

В вагоне две провинциальные дианки с магнито-фоном, потешно строившие из себя бывалых мес-салин, крутили попсу и нарочито громко хваста-лись друг перед другом изведёнными выходными. «Любовь — это то, что не купишь в аптеке», — реза-ла правду-матку дива из «Демо».

Катя морщила свой замечательный турчанский носик.

— Дождь — это вода, которой не терпится, — близко к заданному канону изрёк, глядя в окно, Но-рушкин.

В автобусе сквозило и мочило из открытого в крыше салона люка. Закрыть его не получалось — устройство/механизм заклинило.

Андрей хотел выпить вина, но выяснилось, что он не взял в дорогу штопор. И горло у бутылки как на-зло было длинное и узкое — пробку внутрь не про-толкнёшь. Помимо воли, в силу сакраментальной предрасположенности, Андрей задумался: что делать?

— Высоко паришь? — спросила чуткая детка Катя, положив лапку ему на ширинку, после чего двусмыс-ленно посетовала: — Мне с тобой скучно, мне с тобой спать хочется.

— Не могу решить апорию, — непоколебимо ис-поведался Андрей. — Является ли актом созидания строительство машины разрушения?

Бутылку открыли только в Ступине, расковыряв пробку найденным па автостанции гвоздём. Кстати оказались бутерброды с сыром. Да и с ветчиной тоже.

Дождь теперь едва моросил, и окончательно, до капли изошёл, как только вышли из Ступина. А на полпути к Сторожихе небо и вовсе прояснело начи-сто, насквозь, до самого лазоревого донышка.

Андрей снял ветровку. Катя стянула через голову аквамариновый свитер с декоративными кожаны-ми латками.

На луговинах вдоль дороги цвели поздние травы, во всей округе уже давно увядшие; в травах гудели грузные шмели и наряженные в галифе из цветоч-ной пыльцы пчёлы; в цветах бродил хмельной не-ктар. Словно шёл по земле вереницей год, и лето за-стряло здесь, как бронзовый карась в сетке, а осталь-ные зимы прошмыгнули.

Сторожиха встречала их уже у околицы. Должно быть, на улицу высыпала вся деревня — буколические мужики с огрубелыми обветренными лицами, мну-щие в руках выцветшие кепки, бабы в платках, про-стоволосые девки с гладкими загорелыми икрами, бе-логоловая от немеркнущего солнца детвора. Селяне кланялись Андрею с Катей, сокрушённо вздыхали и, как заведённые, с убитым видом повторяли: «Горюем, батюшка, скорбим безутешно».

Андрей остановился и открыто, с хозяйским чув-ством полной безнаказанности оглядел теснящийся на дороге люд. Сторожихинцы, почуяв важность ми-нуты, приумолкли. И тогда стал слышен ветер, тёп-лый, медленный и немного горчащий.

— Вижу, знаете уже. — Норушкин говорил не-громко, но твёрдо и внятно. — Ну что же, вот и я за-ступил.

— Знаем, знаем. Уже ходили в Ступино нын-че, — сказал широкогрудый крепкий старик с седой полубородой-полущетиной и слегка горбатым за-гривком. — В храме свечку ставили за упокой ду-ши Павла Платоновича и за вас молили Пресвятую Богородицу.

В толпе селян Андрей разглядел теперь и дикова-того пастуха, и Фому Караулова, которому, ввиду от-носительной и в определённой мере сковывающей новизны всех прочих лиц, кивнул персонально, как приятелю, чем, кажется, очень ему польстил.

— Вот что, — сказал Норушкин, — мне с вами де-ло надо обговорить. — И для весу добавил: — Важ-ное дело, первостатейное.

— Так пожалуйте — староста наш, Нержан Тихо-ныч, — указал пастух скомканной бейсболкой на от-весившего быстрый поклон старика с загривком. — С ним решайте, а уж мы, будьте покойны, в лепёш-ку… — Некоторое время пастух с подчёркнутой не-решительностью переминался с ноги на ногу, благо-даря этой демонстративной уловке оставляя за собой-бойбой право разомкнуть паузу, потом как будто бы решился: — Прощения просим, Андрей Лексеич, та-бачком не богаты?

— Тебя, брат, как звать? — с приветливой гос-подской миной спросил Норушкин.

— Обережные мы. А звать Степаном.

— Вот что, Степан… — Андрей полез в наплеч-ную сумку и вытащил пакет с сигарами. — На вот, себе возьми и остальным раздай.

— З-э, барин, вы уж сами… — Теперь Степан замялся-мм непритворно, без увёрток. — Нам из ваших — то рук принять куда как слаще…

Катя наблюдала сцену с неприкрытой оторопью. Вид у неё был такой, будто она сунула в плейер си-дишку «Prodigy», а в наушниках грянул старозавет-ный симфонический «Щелкунчик».

Когда Андрей раздал до умиления счастливым мужикам сигары, Катя тепло и влажно выдохнула ему в ухо: «Ты говорил — на дачу к другу…», но Ан-дрей в ответ только улыбнулся.

— Милости просим, Андрей Лексеич, окажите честь — ко мне в домишко, — как только вышли гос-тинцы, обратился к Норушкину не то изрядно суту-лый, не то и вправду немного горбатый староста.

Андрею было неловко, что он не подумал о по-дарках для сторожихинских девок, поэтому, до-вольствуясь первым приглашением, взял Катю за руку и потянул следом за почтительно оглядываю-щимся старостой, судя по корпуленции — вожаком местных ликантропов.

— Чернобыль какой-то… — Детка Катя с опаской косилась на цветущую у забора черёмуху.

Что могла она помнить и знать о Чернобыле? В ту пору в своём Ораниенбауме/Рамбове она ещё, поди, в песочнице производила куличи…

3

«Домишко» старосты оказался большой доброт-ной избой, срубленной из серых — полинялых от дождя и выцветших от солнца, — в полный обхват брёвен, с фасадом в четыре окна, оправленных в рез-ные — звериный стиль — наличники, с большим крыльцом под навесом на столбах и четырёхскат-ной, крытой по дранке толем, что было видно на кромке стрехи, крышей. По всему, строился дом ещё до войны, а то и раньше, но и сейчас, поставленный на бугристый фундамент из связанного цементом валунья, выглядел основательным, надёжным, веч-ным, да, собственно, таким и был.

На дворе среди пёстрых кур крутился вертлявый безголосый бобик, льстиво вилявший перед гостями не только хвостом, но и всем сухопарым задом; в дощатом загоне с опрокинутым корытом, похрю-кивая, рыли землю пятаками/рылами свиньи.

Пропустив Андрея и Катю вперёд себя в дом, ста-рик велел хозяйке, не по годам бойкой, с огнём в гла-зах бабе: «Что в печи, всё на стол мечи», после чего усадил гостей под образами.

В печи нашлись сполоснутые, только с грядки, огурцы, редиска, помидоры, сочащиеся на срезе искристой влагой стрелки лука, до одури душистые укроп и петрушка. Потом явилась деревянная вос-ковой желтизны солонка с крупной солью и гор-шок свежей, ещё не загустевшей до того, чтоб из неё, как из каолина, можно было лепить болванчи-ков, сметаны.