Лилея - читать онлайн книгу. Автор: Елена Чудинова cтр.№ 57

Герен несется, не разбирая дороги по ноябрьской грязи, он поравнялся с мальчиком, не заметив его, почти проскочил мимо.

«Мессир Герен!» — громко окликает его Людовик.

«Боже Милосердный!! — Герен еле удерживается в седле. — Вы… Вы здесь!»

«Что случилось, мессир Герен? — в тревоге спрашивает ребенок. — Я здесь с матушкою, она решила ехать вместе с нами к отцу».

«Я спешил к Ее Величеству… — Лицо Герена, оказывается, залито слезами. — Но это перст Провидения, что первым я вижу Вас… Вас… Государь!»

— Весть о внезапной кончине короля Людовика была слишком невыносима для королевы Бланки, — словно бы размышлял вслух господин де Роскоф, вглядываясь в морскую даль. — Рассудок ее затмился, отказываясь принять страшное известие. Боялись, что она наложит на себя руки, такому неистовому отчаянью предавалась сия молодая еще женщина. Однако ж не прошло и суток, как королева Бланка взяла себя в руки. Мать-регент при малолетнем сыне, а муж, похоже, отравлен альбигойцами. Ересь вот-вот поднимет голову вновь, что ей бояться женщины и дитяти? А смута и измена? Они уж на пороге! У королей не часто есть досуг на страдание! Из голубицы — супруги и матери — в одни сутки превратилась она в тигрицу, бесстрашную и беспощадную. Жестокая метаморфоза! Но сие надобно было ради жизни детей ее и в равной мере ради священного монархического установления.

— Однако ж тигрицею королева Бланка была порою не только с врагами, — улыбнулся де Ларошжаклен. — Жалею я об юной влюбленной чете — короле Людовике и королеве Маргарите! Куда ж годится, чтоб царственные супруги целовались тайком на лестнице меж верхним и нижним жильем, а слуги сверху и снизу стерегут, чтоб подать знак, если матушка вдруг соберется проверить — в своих ли покоях король, в своих ли покоях королева?

— Мужчина может быть мягок и суров вместе, но не женщина! Она вся — сталь, либо вся — воск! Будь Бланка воском — разве состоялся бы сам щасливый брак Людовика и Маргариты? Милые дети понимали это и слушались королевы-матери. Если королеве мнилось, что день слишком постный, они не делили супружеского ложа. Но уж хотя бы пошептаться вдвоем, сидя в темноте на ступенях, хотя бы обменяться невинным поцелуем! Разве маленькие сии секреты не разжигали только юную их любовь? Полно, им и вправду рано было давать волю! Женщине трудно любить свекровь, но королева Маргарита питала к матери мужа неподдельное уважение.

— Но помните, что сказал Жуанвиль? — живо возразил Вигор де Лекур.

— Еще б не помнить сего! — гневно бросил господин де Роскоф. — «Вправду говорят, мадам, что все женщины — лицемерки! Вы покойную вовсе не любили, а теперь заливаетесь слезами!» Негодник воспользовался тем, что король лежит больным от горя, и не может защитить жены! Ах, этот ничтожный Жуанвиль, воистину он сам наказал себя так, что трудно было бы пожелать ему больше. Столько лет жить средь высочайших душ и сердец эпохи, бок о бок, и ничего в них не понять! Но заметим, какую великолепную отповедь дает наглецу королева. Она не сочла уместным оправдываться — стоил ли невежа того, чтоб объяснять, сколь тяжело на душе, когда уходит тот, кого, быть может, не умел простить, каким укором оборачивается в этот час собственная нелюбовь. «Я плачу о великом горе моего мужа, — говорит она. — А еще о том, что дочь моя Изабелла, находившаяся под заботливою опекой бабушки, сейчас осталась под покровительством мужчин!» Воистину, одной фразою она защищает весь свой пол! Сей упрек и ныне каждому из нас стоит примерять на себя. Времена сменились, но не мы, столь же неделикатные и грубые. Сколь часто и мы не умеем понять великодушных движений женского сердца!

— Королева Жемчужина была востра на язык, — добавил де Ларошжаклен. — Мне так еще по нраву ее слова в случае с плащами.

Но услышать, что сказала королева Маргарита Прованская относительно каких-то плащей, Нелли на сей раз не довелось.

— На носу Лоньон, — сказал Ан Анку. — Чтоб не терять времени по высадке, монсеньор, быть может, Вы теперь уж напишете расписку?

— Твоя правда, — господин де Роскоф вытащил карманный бювар и грифель.

— А что сие за расписка? — не сумела не полюбопытствовать Нелли.

— Мы вить оставим теперь лодку на берегу, — поспешил отозваться Ларошжаклен, но избегая при этом взгляда Нелли. Впрочем, он и весь день его отчего-то избегал. — Но люди, у коих Ан Анку брал ее в Роскофе, не могут подарить хорошее парусное судно на выброс. Верней подарили б, конечно, не будь другого выхода. А сей выход придуман давно. Такие листки называются расписками Королевской Католической Армии.

— Но для кого предназначена такая расписка? — не поняла Нелли.

— Да кто ж знает? Для первого, кто найдет лодку. Он и будет знать, куда и кому ее доставить обратно.

— А если сей не разумеет грамоте?

— Покажет тому, кто разумеет. Но ялик воротится к хозяевам. У нас тут появилось много новых законов — не меньше, чем у санкюлотов. Только наши исполняются свято. Есть, конечно, риск, что лодку обнаружат первыми синие — но он невелик.

— Интересная вещь коромысло, особенно крючки, — взвилась вдруг Катя. — А коли все ж наткнутся — так читай себе, синий, кого убивать идти?

— Не прочтете ль сударыням нашим, что написали, Белый Лис? — развеселился вдруг Ларошжаклен.

— «Туда, где пять урожаев назад сидр вышел хуже не бывает, тому, чья покойная мать была из Плуарета, а средняя дочь пошла за слугу в именье того, в чьем щите змея да ворона», — господин де Роскоф поставил размашистую подпись.

Смеялись все, да так, что переполошили птиц в их прибрежных гнездовьях.

— Ох, ловки, — выдыхала сквозь смех Катя, — ох, ловкачи!

— Ну… и шарады… у вас тут… батюшка! — смеялась Нелли. — Хотела б я… знать… каковы ж тогда… фанты?

Вскоре листок бумаги белел уже, прицепленный к мачте вытащенного на песок судна. От воды его волокли довольно долго, но Нелли не удивилась, зная, как высоки здешние приливы.

Едва вода отступила, местность сделалась заунывна. С дороги, поросшей дроком, свернули напрямик, по земле, верно, слишком скудной для посева. Жалкая трава, не всякая корова польстится, вовсе не мешала идти. Единственным, что радовало глаз, во всяком случае на вкус Нелли, были исполинские валуны, разбросанные повсюду, словно разорвавшаяся нитка великаньих бус.

— Король Людовик родился в день, что назывался тогда в народе Днем Черных Крестов, — продолжил меж тем господин де Роскоф. — По городам ходили тогда покаянные процессии, алтари убирались в черное. Верно, то была память о каком-нибудь море, коль скоро сей обычай обветшал, когда самое бедствие забылось. Многие усмотрели после в том признак, что Крестовому походу короля не суждено было закончится удачею. И все ж для нас он прежде всего святой крестоносец.

Нелли, честно говоря, хотела б уже послушать о Франциске Первом, поди и о сем венценосце свекор знал немало занятного. Но очень похоже было, что их спутников занимал нынче только король Людовик Девятый.