Ларец - читать онлайн книгу. Автор: Елена Чудинова cтр.№ 33

«Давай-ко, Фенюшка, те костяные пуговки, что я, помнишь, спорола с персиковой кофты, приспособим на беличью накидку», — предложила тетушка как ни в чем не бывало.

Это был первый случай. Но не меньше двух дюжин таких же случаев произошло прежде, чем я подметила странную закономерность. Утром и днем тетушка всегда помнила другие утра и дни, вечером же помнила другие вечера. Казалось, в ней сменялись два разных человека, каждый из которых обладал вполне хорошей памятью.

Но прошло еще изрядное количество дней, покуда два этих человека не начали потихоньку отличаться друг от друга. Отличие началось с моего же отношения: днем я по-прежнему радовалась обществу тетушки, но вечерами стала, к великому своему стыду, как будто ее побаиваться. Тетушка же, напротив, избегала меня днем, вечерами же всячески привечала. Все чаще вечерний взгляд ее стал казаться мне недобрым. Тяжелый, но вместе с тем исполненный странного довольства, он, словно приклеенный, следовал за мною, и посуда выскальзывала у меня из рук, а рукоделье путалось. Днем же, напротив, я исподволь наблюдала за тетушкою, а она словно боялась встретиться со мной глазами. Еще — вечерами казалась она щасливою, днем — нещасною.

Позабыв об этих тревогах, однажды стояла я за конюшнями, любуясь, как наш Фролка, преловкий малый, пытается объездить под дамское седло двухлетнюю чистокровку, присланную мне от жениха. Кобылка упрямилась и все норовила сбросить наездника.

«Не привыкла вишь, капризничает! — кричал парень, а мне было в смех смотреть, как мужские ножищи в грубых сапогах свешиваются по-женски с нарядного сафьянового седельца. — Ничо, боярышня, обучу, как Бог свят, обучу!»

Тетушка, верно шествовавшая в поварню, остановилась рядом со мною. Некоторое время мы обе молча наблюдали, как выказывал Фролка свое уменье.

«Обучит он мне кобылку до свадьбы, право, обучит, тетушка!» — не удержавшись, я захлопала в ладоши.

«А думалось ли тебе когда-нибудь, Феня, что природе благородного этого животного глубоко чуждо то, к чему мы принуждаем его беспощадной своей властью? — тихо спросила тетушка. — Представь лишь, что ты должна носить кого-то на плечах своих, да идти туда, куда хочет он? Да еще этот злодей станет колотить тебя в грудь пятками, чтоб тебе бежалось быстрее?»

Я хотела засмеяться, но тетушка казалась взволнованною.

«Лошадь неразумная тварь, тетушка! Кто может овладеть волею человека?»

«Люди сами только и делают, что овладевают волею друг дружки, дитя! — горько возразила тетушка. — Но в своей гордыне они не ведают, что есть силы, для коих овладеть ими самими не труднее, чем сесть на лошадь».

Безобидные эти слова прозвучали так жутко, что мне сделалось не по себе.

Долгими годами представляются юной девице месяцы перед свадьбою. Взрослая жизнь, напротив, несется вскачь, годы пролетают, как месяцы. Вот родился уже мой первенец, вот второй сын умер во младенчестве, вот скончался дядюшка, вот родилась меньшая моя дочь. Родилась и Лиза, мать нашей Елены, у брата Федора, что успел жениться и поселился в Санкт-Петербурхе. Во второй раз оставила я тревожиться за тетушку. Тем проще оказалось забыть о двух разных в ней человеках, что видались мы теперь, обмениваясь лишь дневными визитами.

Случилось так, что Никита свел знакомство с богатым голландцем по имени Вельдемаар, поселившимся в городе ради торговых дел. Этого Вельдемаара муж мой изрядно расхваливал, как человека просвещенного и обаятельного. Любопытство стало донимать меня к тому времени, как в особняке голландца назначен был парадный ужин. Считая нас, к особняку его на Аглицкой набережной съехалося двенадцать пар. Странно, что сам Вельдемаар не произвел на меня особого впечатления, и ныне я даже с трудом вспоминаю черты его лица. Любезный хозяин провел гостей по своему новостроенному жилищу. Дом поражал великолепием, быть может чрезмерным для торгового человека. Так, имелась, к примеру, кордегардия, где коротала время его личная стража в особых нарядах. На диво устроена была хозяйская спальня, вся выложенная бело-синими изразцами с затейливыми картинками. Плитки эти, предназначенные, чтобы в стенах не заводились клопы, были в ту пору последним словом моды.

За обедом играл оркестр, и прислуживали не только лакеи, но и служанки в восточных одеяниях, обносившие гостей привозными фруктами, свежими, будто их сорвали менее часа назад. Служанками распоряжался высокий немолодой арап в белом камзоле и алых шароварах. На голове его был шелковый белый тюрбан, украшенный большим рубином. Сперва я залюбовалась на камень, затем взгляд мой скользнул по тяжелым чертам черного лица… Сердце мое заледенело, и детский позабытый ужас объял мои члены. Я узнала его! Хуже того, столкнувшись с моим оцепеневшим взглядом, арап прищурил глаза и скорчил забавную, глумливую гримасу. Он также узнал меня и торжествовал надо мною.

Словно в полусне, досидела я до конца празднества. Внутренний голос говорил мне, что я немедля должна предупредить тетушку. Не откладывая до утра, ибо утром может быть поздно. Не помню, как воротились мы домой, как заснул наконец муж. Как могла я объяснить кому-либо в доме необходимость за полночь покинуть его? Повинуясь лишь своей тревоге, я решилась обойтись без объяснений. Мне предстояло идти по ночным улицам одной. Я приподняла подол домашней юбки и заколола его булавками, обулась в самые грубые башмаки и накинула мужнин плащ. Косы я спрятала под его же треуголку. Пожалуй, под покровом ночи (стоял темный октябрь) я могла, безопасности ради, сойти за мужчину.

Что было страшнее в ту ночь — одинокий путь по мрачному городу или страх, что вел меня?

Заспанный привратник не сразу понял, что в дверь колотит не шалый гуляка, а княгиня Финистова, племянница хозяйки. Две девки метнулись заступить мне дорогу с мольбами, что тетушка давно уж запирается на ночь одна и страшными карами грозит за нарушение ее покоя.

Но испуганные девки отстали от меня еще на лестнице, не смея подступаться к теткиным дверям. Двери вправду оказались на запоре. Никто не отзывался и не желал отворить. Ничто не могло остановить меня! Еще в годы безмятежного детства привычно мне было с помощью шпильки преодолевать сей запор, дабы наворовать засахаренного ревеню, который тетушка отчего-то почитала вредным для детского желудка.

Не сразу признала я тетушку в женщине, сидевшей прямо на ковре посреди комнаты, странно подогнув под себя босые ноги. Единственным одеянием ее была хламида из простой ткани, закрывавшая как тело, так и волосы. Перед нею на ковре стояли три мисочки из темной глины — пустые. На них и был устремлен ее взгляд.

«Тетушка! Тетушка, Настасья Петровна! Посмотрите на меня!» — закричала я в страхе.

Женщина не сразу подняла на меня глаза — дикие и чужие.

«Белая девушка… — с трудом ворочая языком, отозвалась наконец она. — Когда-то я знала твой язык… Я понимаю тебя. Что тебе нужно, белая девушка? Ты вить не племени Хомутабала, ты не подаришь мне ни ярких бус, ни красивых тканей. И ты не властна над моей кровью, белая девушка. Лучше тебе уйти, покуда змеи не съели тебя, ха-ха-ха!»