– И она почти права, – заключала мудрая Мара. – Сейчас, во всяком случае, да. Почти всё и всех.
Лиза возмущенно махала руками.
– Вот что она купила, скажи? Дом этот? Бассейн с прислугой? Шкаф, полный шуб? Сейф с бриллиантами? А счастье? Где у нее счастье? Нет, вы мне ответьте! – требовала она. – Муж ее боится и ненавидит. Дочь тоже боится. А я – просто ненавижу. Прислуга в наших рядах. Сотрудники льстят, подобострастничают и тоже ненавидят. Даже садовник терпеть ее не может, хоть и видит раз в месяц. Все шарахаются, как от чумы. И это называется счастье? – риторически вопрошала Лиза.
– А вот тебя она пригрела! Такая нехорошая! – подкалывала подругу Лейла. – И носится с тобой. Лучшие врачи, тряпки, санатории. Если тебе так плохо – вали в свои Кузьминки и живи на честную пенсию.
– У меня астма, – скорбно и обиженно поджимала губы Лиза. – И жить окнами на магистраль я не могу, – добавляла она. – А здесь у меня ни одного приступа.
– Ну и терпи, – советовала Лейла. – Знаешь, ей тоже несладко. Сынок твой… Не помощник, мягко говоря. От тебя одни флюиды ненависти. Дочка от нее прячется. А она, между прочим, на всех на вас пашет как проклятая.
– Пусть подавится, – коротко комментировала Лиза, громко хрустя Тонечкиным соленым огурцом и давая понять, что разговор окончен.
Дальше брались за Мару. Точнее – за ее неотъезд.
Внуки, дочь, услужливый и вежливый зять. Дом, климат, все прочее – как всегда.
Мара отвечала:
– Милая доченька скрутит меня в бараний рог почище Лизиной Маргаритки. И все – тихой сапой. Нет, нет и нет. Только в гости и только на месяц.
Далее обсудили Лейлиных невесток – нехороши, упрямы, воинственны к мужьям. И вообще – страшно нетерпимы.
– Прямо как ты! – пошутила Мара.
Лейла покраснела, но решила не обижаться.
Тонечка смущенно рассказывала про последнюю поездку в Марокко. Сказка, сказка и ничего боле.
– Хорош по Африкам мотаться, – осудила Лиза. – Нам, голубушка, теперича только средняя полоса. А уж тебе – после инфаркта…
Тонечка кивнула и инстинктивно положила руку на сердце:
– Да… Но Ваня так хотел!
– Ваня! – презрительно фыркнула Лиза. – Ну если Ваня…
Все промолчали.
– Надюшка! – Мара внимательно посмотрела на подругу. – Вижу в твоих глазах тоску и печаль.
– Да самочувствие неважное, – отмахнулась покрасневшая Надя. – Давление замучило, да и ноги. Ходить совсем тяжело! – вздохнула она.
– Худеть надо! – радостно подхватила любимую тему Лиза. – Таскаешь на себе два мешка картошки и еще удивляешься.
– Началось, – вздохнула Мара.
– Хорошо тебе, вобле сушеной, – подхватила Лейла. – Всю жизнь шестьдесят кэгэ. И ничего, заметьте, ее не берет! – почти возмутилась она. – Ни годы, ни это. – И она обвела глазами обильный стол.
– Пятьдесят восемь, – радостно уточнила Лиза. – И подавитесь, злыдни!
– Вес козы, – прокомментировала Мара.
– Не лопни от зависти, – откликнулась Лиза, и все дружно и по-доброму рассмеялись.
Надя была счастлива, что подруги переключились на разговор о весе. Слава богу! Посвящать в подробности никого не хотелось, даже закадычных подружек. Слишком тяжело. И слишком больно.
А разговоры текли, прерываясь частым смехом, вспыхивали ежесекундные обиды на безобидные подколки – и тут же гасли, как сгоревшая спичка.
И было вкусно, душевно и весело – как ни крути. Все, впрочем, как всегда – когда собираются близкие люди, знающие друг про друга практически все (ну или почти все), доверяющие друг другу бесконечно, не ждущие никаких подвохов – короче говоря, друзья, проверенные временем. Вот как это называется.
И опять завелась Лиза, понося свою сноху Маргаритку. И опять подруги на нее накинулись и принялись несчастную Маргаритку защищать. И по новой взялись за Мару и ее неотъезд.
Мара, самая разумная и спокойная, вздохнула и сказала:
– Объясняю. В последний раз. Кто не поймет – тупой дебил. Пример из дочуркиного детства. Когда Аллусеньке чего-нибудь сильно хотелось, а купить я это ей просто не могла, она, бедная детка, не кричала, не плакала, не ныла, не топала ножками. Нет. Она просто ложилась в кроватку и тихо умирала. Не ела, не пила. Лежала с открытыми глазками, полными необъяснимой, вселенской грусти. «Спасибо, мамочка, ничего не надо, мамочка. Не переживай, мамулечка!» И что делала я? Женщина с сильным характером? Я ехала в «Детский мир», в обувной или в универмаг. И покупала бедному дитятку все, что та желала. Вопросы есть? – усмехнулась Мара, окинув взглядом аудиторию.
Вопросов не было. Только Тонечка тяжело вздохнула и снова прижала руку к сердцу.
– Так что ты, Тоня, самая счастливая, – улыбнулась Мара. – Никто из тебя кровь не пьет и жилы не тянет. Ну, кроме твоего Ванечки, конечно.
Все молчали. А первой заговорила Лейла:
– Хватит ныть, девки! Ну что мы раскуксились! Да все у нас замечательно! Зашибись просто все, как говорит мой внук. Лизка сидит как королевишна – на всем готовом, на свежем воздухе, жрет балыки с персиками и еще своей невестке козью морду строит. Мара имеет то, что ей больше всего в жизни дорого, – свободу. Тонечка получила теперь Ваню своего в полное и безраздельное пользование. Я – на капитанском мостике и, как всегда, рулю туда, куда сама желаю. И мне не возражает никто. А про Надюшку и говорить нечего – прожила со своим Гришей так, как никто другой. И при деньгах, и все вопросы были на нем – все по-мужски. И человек был приличный, не пил, не гулял. И дочка уехала – слава те господи. Обживется, попривыкнет и Надюшку туда выпишет. Так что, девки, морды кверху и по коньячку, да, старушки?
Все кивнули, вздохнули, подняли рюмочки и наконец заулыбались. Все, кроме Нади.
От острого и умного Мариного взгляда это не ускользнуло. Она еле кивнула подбородком в Надину сторону: что-то не так?
Надя коротко мотнула головой: нет, нет, все так. Не бери в голову.
Мара смотрела понимающе: всякое бывает. Надя к одиночеству не привыкла, всю жизнь «за мужем», да и с вдовством своим тоже пока не смирилась – слишком мало прошло времени. И за дочку душа болит. Это не у Аллочки, где все и всего вдоволь. Надина Люба билась за копейку и не могла позволить себе родить – ни квартиры, ни достатка, ни стабильности.
Потом все переместились в зимний сад и уже там пили кофе с необыкновенными пирожными из французской кондитерской.
За Лейлой приехал сын, и с ними уехала Тонечка – как же там Ванечка? Что съест? Как поспит без нее, любимой жены?
Ночевать остались Мара и Надя – им торопиться было не к кому, дома никто не ждал.
Лиза, уже изрядно утомленная, ушла в свою роскошную спальню цвета слоновой кости и громко включила телевизор.