Кембрийский период - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Коваленко cтр.№ 73

— А ты командующий. И я намерена выполнять приказы.

— Тогда — прежний порядок следования.

А порядок как у лорда Китченера Хартумского: ученых и ослов в середину каре. Кавалерийского в данном случае. Немайн чувствовала себя сложным вооружением. Осадным орудием. Которое везут, обслуживают, прикрывают. Уж наверняка позволят самой выбрать себе позицию. Одна загвоздка — не выйдет ли пшика, когда сероглазую гаубицу попросят сделать решающий выстрел.

— Самоходная сида, — бормотала Немайн под нос по-русски, — на базе колесницы «Пантера» Ausf G. Основной калибр: черт его знает, что. Вспомогательный калибр: баллиста малая, модель III/VII. То есть третий век, модернизированный в седьмом. Кривыми ручками из двадцать первого. У мехводихи еще есть алебарда дамская четырехручная.

Как Анна ухитряется оперировать этой оглоблей, он только диву давался. Когда — перед самым отъездом — епископ Теодор приметил над колесницей Немайн шестиметровую штуковину с листовидным наконечником, да острым крюком на конце, слегка позеленел и припомнил, что вот этим-то и дуэлировали те дамочки, чей поединок он судил последним.

— Без колесниц, что ли?

— Конечно, без! Твоя будет первой боевой за долгие столетия. Со времен Боадикки, пожалуй.

Клирик тогда только хмыкнул. А теперь время от времени, перехватив поводья, наблюдал, как колесничая упражняется с длинным копьем. Рыцари — и даже норманны — на это время отодвигались на почтительное расстояние, чтобы не попасть под внезапный выпад кружащегося и пляшущего копья. Широкий мечевидный наконечник оказался оружием преимущественно рубящим. Длина же копья объяснялась соображениями баланса — держала оружие Анна почти за середину. Даже ближе к наконечнику, чем к подтоку. И все равно длины хватало на то, чтобы отогнутый под прямым углом от главного лезвия шип время от времени проносился перед носом у лошадей. Которые не обращали на опасное представление особого внимания. Приучены…

Анна училась колесничному бою. Знала — пригодится. На празднике покрасоваться. Голову сорвать на дуэли сопернице. Оказалось, не только. Колесница неторопливо — и на том спасибо — катилась по римской дороге. Рыжие лошадки — две коренные в хомутах, две пристяжные в ременных постромках — искренне недоумевали, с чего это представление происходит не на ипподроме? Никогда же так не бывало!

Сначала, для разминки, повторила основные приемы. Первый и главный — рубка вдоль бортов. Потом — разрезание, прием все больше против конных и колесниц. Укол острием, удар крюком — главное во фронтальном и ретирадном бою. Затем настал черед блоков и работы крюком: поднимание, вспарывание… Очень мешали щиты — но в бою они нужны… Руки будут заняты поводьями или копьем. Немайн с интересом следила за тренировкой. Срастись у наставницы толком сломанная рука, Анна бы попросила показать сидовский стиль. Наверняка ведь отличается.

Вот с чем Клирик никогда бы не сравнил отрывисто-размеренные движения Анны, так это с танцем. Скорей ее упражнения напоминали молотьбу — с той разницей, что молотят сверху вниз, а тяжелое копье может прилететь с любой стороны. Выглядело впечатляюще. Движение листовидного клинка не прерывалось ни на мгновение. При этом крутилась эта махина в одной руке. Придерживалась одной кистью. Сила для сокрушительного удара накапливалась понемногу — а потом обрушивалась в вихре с фурией инерции. Встретив пустоту, переходила в полет связки. Затем следовал новый удар. Двумя руками древко Анна прихватывала, только отрабатывая блоки, — но и тогда грозное движение не останавливалось.

Закончив очередную тренировку, Анна укрепила копье вертикально. Сердито плюхнулась на свое сиденье.

— Плохо, да? — спросила, но ответа ждать не стала, начала оправдываться. — Так я ж не героиня… Была просто гонщица. Раньше, говорят, с детства колесничному копью учили.

— Для поединка великолепно, — Клирик не скрывал восторга. — И для боя против нескольких противников, наседающих с разных сторон. Средняя дистанция твоя. А вдали и вблизи — моя работа. Баллистой и клевцом. Хорошо бы пришлось только баллистой. Чует сердце, что рано или поздно твое умение нам понадобится, и скорее рано… Хотя если на римской дороге мы стреляем и деремся убедительно, то что будет, когда отойдем немного в сторону на бездорожье? А уж в холмах… Кстати о холмах — откуда здесь взялась озерная?

И откуда может появиться озерная вообще?

— Затесалась, — пожала плечами Анна. — От тропок в Аннон, конечно, далековато, но тут народ побогаче, чем горцы. А озерные ох и переборчивы. Так что и у равнинных девок, бывает, женихов отбирают…

От тренировок была и еще одна польза — хоть ненамного, да оставлял в покое викарий. Епископ Дионисий послал в поход против нечистой силы собственного заместителя. А тот норовил не просто держаться поближе к колеснице — он трепал языком, не переставая. Неужели так прикормился Альмиными пирожками?

Клирик прекрасно понимал: человек в чужой — пока — стране инстинктивно жмется к тому, с кем в состоянии объясниться. Латынь — язык для сицилийца почти иностранный, канцелярский. А по-гречески можно поговорить только с Немайн. Против умной беседы — желательно не на церковные темы — Клирик бы не отказался. С удовольствием послушал, например, о морском путешествии на дромоне, о жизни в византийских городах Сицилии, узнал, что из себя сейчас представляет Рим, как живется италийцам под лангобардами…

Увы. Викарий жался к колеснице, как охотничий пес к стремени, а говорил даже меньше. Собаки хотя бы лают. Клирик догадывался, что мешает разговору, и про себя поругивал епископа Дионисия за раззванивание доверенной ему тайны. Мол, неужели нельзя тихонько, с оказией, отправить весточку в Рим? Нет, ему нужно обсудить новость со всей миссией! Обижался Клирик зря. Викарий до всего дошел сам и теперь страдал от неуверенности. Даже привычные священские обращения "дочь моя", "раба Божия", "сестра во Христе" не желали лезть с языка. А еще в голове крутились видения… И все на одну тему: как появилась на свет августа Августина.

Не роды тела — а зарождение духа. Безусловно, греческого. Очень странного для кого угодно. Даже для базилиссы. Особенно для базилиссы. Но — греческого.

Царевне положено знать и уметь многое. Августина знала и умела куда больше, чем можно ожидать. Вот только направленность этих знаний и умений была немного неожиданной. Если забыть, что она дочь Ираклия. А значит, исключение изо всех правил.

Багрянородная появляется на свет не в порфировой палате — в походной палатке. И сорока дней не проходит, мать поднимает над головой хнычущий сверток. Чтобы видела. Игольчатый ветер горной зимы колется, но слез из серых льдинок не выбивает. В них, полных недоступной взрослым мудрости, пляшут огни горящего Тбилиси и сверкание хазарских клинков.

Этого мало — мелькают и другие картины. Годовалая базилисса — тряска походного фургона, то-то рессоры придумала, играет персидскими украшениями. Нет, не просто украшениями. Кольцами. Кольцами лучников аристократов. На многих следы крови. Плохо отмыли. Хорошо, хоть отрубленные большие пальцы из них вынули… Двухлетняя — на руках отца-триумфатора входит в Ксетифон. Видит унижение старинного врага, склоненные затылки заносчивого царя, несторианского патриарха-еретика, жрецов-солнцепоклонников, святыню Креста Господнего, похищенную некогда персами из разоренного Иерусалима… А вот ушастому кошмару шесть лет. Ну а что же она, как не кошмар, — для нянек да евнухов? Не играет, не молится, не вышивает. Возится с веревками и деревяшками. Вот около двери очередная конструкция… Вроде той, что потом появится в церкви Кер-Мирддина, только похлипче и повыше. Не для поклонов, для другого. Сидит карлицей, платье-то как у взрослой, до полу, стул высокий, чтобы за большим столом сидеть было удобно. Стол завален фолиантами, хотя попадаются книги поменьше, тетради, даже свитки. Иные сверкают каменьями с золота окладов, иные грызены мышами, иные ластятся переплетом из человеческой кожи. Девочка с трудом переворачивает огромную страницу. Воровато оглядывается. Становится на стул коленями. И, прижав непослушные листы локтями, всматривается в схемы боевых машин… Открывается дверь. Склоненный в поклоне евнух приглашает чудовище отзавтракать с родителями, недоумевая, как эта крохотулька затащила наверх бурдюк с водой. Из которого ему за шиворот льется струйка воды…