Кембрийский период - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Коваленко cтр.№ 111

Гвен не жаловалась. Старшая сестра взяла на себя самое важное — сохранение трактира. А ей осталась отцовская работа — и она не справлялась. Вместо порядка и спокойного веселья, как при Дэффиде, в пиршественном зале повисло тягостное и нервное молчание. Казалось, все предместья очертя голову ринулись сюда — вызнать, что происходит, из первых рук. А какие они первые? Дэффид сказал Эйлет, Эйлет — Тулле, Тулла — Гвен… Очень хотелось спрятаться под стойку. И пусть Сиан болтает. Она маленькая, ее слова ничего не весят.

Так что римскому священнику Гвен даже обрадовалась. Уж он-то не будет расспрашивать, как там младшая сестра и что намерены делать клан, отец и король! Он спросит комнату, и спросит ужин, и спросит новости, но начать можно будет с новостей старых и попроще. А главное, забота о святом отце — достойное занятие для хозяина заезжего дома. Даже если он сейчас молоденькая девчушка и даже не сида. Гвен припомнила, как хорошо со стойкой справлялась Майни. На глаза опять навернулась влага.

— Здравствуй, дитя мое. — Латынь. Этот язык Гвен немного знала.

В другое время она бы обиделась на «дитя», но теперь только шмыгнула носом.

— Я пожелал бы тебе доброго дня, но боюсь, он сейчас совсем не добрый, а до ночи не успеет исправиться. Потому желаю, чтобы утро было для тебя лучше вечера.

— Спасибо… Но все не настолько плохо, чтобы в "Голове Грифона" усталому путнику не предложили уютный ночлег и вкусный ужин.

— Рад это слышать, дитя мое. Выходит, неприятности не очень велики?

— Ой. Для меня велики, святой отец. Когда с сестрой случилось что-то страшное, она лежит при смерти, городские ворота закрыты, и ничегошеньки не ясно, разве этого мало?

Как-то вышло, что скоро римский священник знал больше, чем Гвен. Но и та не ударила в грязь лицом — между словами да всхлипами гость получил просторную комнату со свежей постелью и видом на цитадель, и там же, подальше от суеты и тревоги пиршественного зала, сервированный ужин. Действительно, великолепный, даже на вкус столицы мира. То, что изначально трапеза предназначалась епископу Дионисию, но из-за последних событий к нему на стол не попала, приезжий священник так и не узнал.

Закончив с едой, он встал, подошел к высокому окну и, задумчиво разглядывая непонятный желтый флаг над башней, пробормотал под нос:

— Самозванка. Наверняка. И все-таки жалко. Получается, я плыл сюда зря?…

Как ни мучайся от морской болезни, как ни мечтай о сладком сне, а старческая дрема — хрупкая штука. Встать пришлось с первыми рассветными лучами. Предместье бурлило и волновалось, и этого неспокойствия оказалось достаточно, чтобы священник проснулся. Не мог он спать под шум толпы, а с некоторых пор этот шум будил не только тело. В открытое окно видно было: перед воротами сгустилась толпа, исчез желтый флаг над башней. Вот створки поползли в стороны. Обрадованный народ устремился было в город, с надвратной башни зычно крикнули, толпа брызнула в стороны. Из ворот высунулась змея пешей воинской колонны. Первые шаги она так и шла — широким монолитом. Потом сузилась, высунулось более узкое рыло, внутри зазияло пустым. Воины шли вперед, те, кто оставался позади, поворачивались к толпе, ставили копья горизонтально — не остриями против людей, барьером. Звучали лающие слова команд. Знакомых. Латинских. А те, кто не занял пока своего места в оцеплении, продолжали продвигаться — к самому заезжему дому. Число воинов священник оценил в две сотни. Вооружены единообразно, хотя и довольно легко. Щит, копье, топор. У некоторых мечи и луки. Начало возрастать беспокойство — для чьей безопасности такие усилия? Король, судя по рассказам капитана, хаживал по улицам запросто, всего с тремя рыцарями, которые и нужны были скорее для престижа, чем для охраны. Дивед — королевство мирное, спокойное. Сонное даже. Было.

Между рядами оцепления по удивленно молчащим камням мостовой шла боевая колесница, подобная описанным Цезарем. Впрочем, не совсем подобная. Обычно кельты богато украшали свои колесницы, на этой же ни следа золота или серебра. Льняной тент от дождя и солнца, мешающий рассмотреть, кто там внутри. Беленые известью щиты по бокам. И четыре рыжие лошади. Квадрига, подобранная в масть. Хотя одна из лошадок работает не в полную силу — несмотря на то что каждую из них под уздцы ведет человек. Колеса не сверкают железной оковкой, и причиной тому не ржавчина от простоя. Ободья колес замотаны тряпьем. Священник начал догадываться, кто внутри. И мельком удивился странному покачиванию повозки.

Больная. За неполных четыре месяца успела стать из никого заметной в бриттском обществе фигурой. Перед колесницей несли желтое полотнище. Цвет, видимо, означал царское золото. Рядом с колесницей плотной группой шли несколько мужчин и женщин, многие — в том числе и женщины — с оружием. Впрочем, и у временной хозяйки за стойкой на поясе висит топорик. Такие места, такой народ.

Колесница подъехала к самому крыльцу, навстречу вышла молодая женщина. Короткий разговор. Колесница двинулась дальше — из узкого оконца не видно было, куда. Священник вздохнул и споро засобирался. Первым делом нужно было навестить епископа Пемброукского.

Дионисий визита ждал — но не такого. И правильная улыбка скользнула на его лицо мгновением позже, чем обычно.

— Чем скромные служители Господа, влачащие свой крест на краю Земли, заслужили внимание столь великой персоны?

— Узнал? — Священник с кряхтением огляделся. — А вот у меня глаза не те, не те. Книжный прах, морская соль, слезы горького бытия, дым ладана… А попросту — годы. И вот вместо знакомых лиц я вижу розовые пятна. Милые мне книги возвращает хитрое стекло — но не рассматривать же собеседника в лупу. — Он вздохнул. — Да и что в нее увидишь? Прыщи? На голоса у меня память плохая — но кто еще нарядится епископом в этих местах? Дионисий Сиракузский, это ты?

— Я. Хотя и не столь одинок, как тебе, святейший Пирр, кажется. Не далее, как два месяца назад я познакомился с прелатом-ирландцем. Епископ Теодор оказался весьма интересным человеком, кажется, он единственный из ирландцев видит пользу в белом духовенстве… Но я невежлив. Прошу тебя, владыка, присядь и расскажи чем я могу быть тебе полезен?

— Пожалуй, многим…

Священник, оказавшийся патриархом Константинопольским Пирром, слеповато сощурился, нащупал сидение, предназначавшееся для важных прихожан, тяжело сел, чрезмерно выпрямив ноги. То ли суставы сковал ревматизм, то ли Пирр играет старика, желая усилить сочувствие. Семь лет назад он бойко бегал по всему Риму, пытаясь уговорить кардиналов и папу принять эктесис — еретическое исповедание веры, придуманное императором Ираклием. Не преуспел, зато запомнился человеком шустрым, пусть и подслеповатым. Но с тех пор прошло семь лет. Этим летом Пирр примирился с православной церковью после грандиозного диспута в Африке: в столице сидел заместитель, а сам патриарх, ближайший соратник Ираклия и Мартины, четыре года не показывался в своем диоцезе по соображениям сохранения остатков здоровья.

Пирр между тем пытался сформулировать свои сложности так, чтоб сохранить лицо. Дело было не в существе миссии — она-то как раз была совсем несложной. Экзарх Африки патрикий Григорий попросил установить совершенно точно, кто именно объявилась в Британии — настоящая дочь Ираклия или самозванка. А если самозванка, то насколько она похожа на настоящую базилиссу.