Бродяга Гора - читать онлайн книгу. Автор: Джон Норман cтр.№ 28

Земной мужчина пугается или негодует по этому поводу. Не является ли его реакция проявлением зависти к жестокому самцу, живущему в соответствии со своим мужским началом? Подумай, разве это не правда? Разве мало на Земле мужчин, которые в своих мечтах видят какую-нибудь земную красотку в рабском ошейнике? Но если так, чем они отличаются от варваров и дикарей с Гора? Может быть, всего лишь слабостью и трусостью? И наша ли вина в том, что мужчины Земли неведомо по какой причине преисполнились решимости уподобить нас себе?

Пегги вновь потянула ремни и улыбнулась.

— Неужели ты счастлива? — спросил я.

— Да, я восхитительно счастлива. Здесь, на Горе, я впервые в жизни почувствовала себя настоящей женщиной, а потому могу с чистым сердцем сказать: я не просто довольна своим положением, но и безмерно счастлива!

— Хотела бы ты вернуться на Землю?

— Нет, господин.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Взгляни на мое клеймо, господин.

Это был обычный знак «кейджера», точно такой же, как и у мисс Хендерсон на левом бедре.

— А теперь на ошейник.

Я осмотрел и его.

— И на ремни на моих запястьях. Разве вид моего обнаженного, связанного тела не приятен господину?

— Приятен.

— Разве я не настоящая рабыня?

— Самая настоящая.

— И вместе с тем, — продолжала Пегги, — я земная женщина. Развяжи меня, — попросила она.

— Зачем? — заинтересовался я.

— Я докажу тебе, что я рабыня.

Я молча поднял брови.

— Ты обладал рабынями?

— А как же! Много раз.

— Тогда возьми меня и проверь, отличаюсь ли я от них.

Я молчал.

— Возьми меня, — повторила Пегги.

Я усмехнулся.

Она откинулась назад и воскликнула:

— Ты истинный мужчина Гора, господин и повелитель. Я склоняюсь перед твоей волей.

Я молча сидел, скрестив ноги, и наблюдал за ней. Рабыня смотрела на меня со страстью и мольбой во взоре.

— Ты просишь, чтобы я использовал тебя как рабыню?

— Да, господин, — прошептала она, — я умоляю тебя овладеть мною.

Тогда я медленно развязал ремни.

— Ну как, — спросила она потом, лежа на животе рядом со мной, — есть ли какие-нибудь различия?

— Я не заметил, — сказал я.

— Ты устроил мне настоящее испытание, — рассмеялась Пегги.

Я слегка коснулся ошейника у ее горла.

— Больше не сомневаешься в том, что я рабыня?

— Нет, — сказал я.

— И хорошая рабыня, ведь правда?

— Чистая правда.

— Разве я не ублажала тебя со всей страстью и покорностью?

— Так оно и было.

— Значит, я по праву ношу свой рабский ошейник.

— В этом не может быть никаких сомнений.

— Тасдрон купил меня за серебряный тарск, — похвасталась она.

— Дешево, — сказал я, — ты стоишь гораздо больше.

— Я стала лучше и многому научилась.

— Я бы сказал, что теперь ты стоишь как минимум два серебряных тарска.

— Спасибо, господин. — Пегги поцеловала меня с радостью. — Признайся, когда ты увидел меня на Земле, тебе захотелось овладеть мною, но ты не мог себе этого позволить?

— Не мог.

— А теперь ты в праве делать со мной что угодно и сколько угодно. Я в полной твоей власти.

— Это точно.

— Когда я увидела тебя там, в ресторане, — проговорила Пегги, — мне тоже пришло в голову, что было бы неплохо оказаться в твоих объятиях.

— Смелое признание, — сказал я.

— Для земной девушки, которая считает себя свободной, — возможно, — рассмеялась она, — но не для рабыни. Рабыне нет нужды стыдиться правды. Но я и представить себе не могла, что когда-нибудь в чужом, незнакомом мире буду лежать рядом с тобой нагая, в ошейнике…

Я взял ее за руку и подмял под себя.

— Господину угодно овладеть мною снова? — спросила Пегги, подняв на меня счастливый взгляд.

— Угодно, — сказал я.

— Пегги рада, что оказалась достойной внимания господина, — прошептала она, после чего застонала. — О! Как ты силен! Ты истинный господин, настоящий мужчина Гора! Пегги счастлива отдаться своему повелителю!

Любому мужчине приятно владеть покорной рабыней. В такие моменты проявляется подлинная, глубинная суть отношений между полами.

Цивилизация может стараться сколь угодно удалиться от реалий природы, но исключительно на свой страх и риск. Существуя и действуя вопреки своей натуре, человеческие существа не могут полностью раскрыться и по-настоящему познать себя. Однако биология всегда возьмет верх над идеологией. Она не следует лозунгам и девизам, и даже когда всевозможные табу мешают проявлению глубинных, генетически обусловленных человеческих стремлений, они все равно рано или поздно прорываются на поверхность.

— Позволь мне поцеловать тебя, — попросила Пегги.

— Разрешаю, — промолвил я, размышляя о том, что в каждом из нас кроется зверь. Даже если мы держим его взаперти, пытаясь сломить запретами, нелепо пытаться отрицать факт существования этого зверя. Каждая клетка нашего организма — живая клетка, и ненавидеть в себе животное начало — значит ненавидеть собственную кровь и плоть. В действительности мы, будучи сами собой, не столь уж ужасны. Дело лишь в том, что все мы родимся на свет мужчинами и женщинами, а не некими бесполыми существами. Возможно, с точки зрения некоторых умников нам лучше бы не иметь пола. Однако если даже мы признаем правоту сторонников этой точки зрения и, следуя их указкам, начнем ломать себя, это все равно ничего по существу не изменит. Мужчины в большинстве своем останутся мужчинами, а женщины — женщинами. Только вот не полноценными и счастливыми, а убогими, искалеченными и несчастными существами.

Мы то, что мы есть, и останемся таковыми независимо от того, во что нас научили верить. Страх перед собой не делает нас иными. Да и может ли человеческая суть во всей ее полноте действительно быть столь уж ужасающей и отвращающей? По моему глубокому убеждению, отнюдь нет! Куда более пугающим мне представляется стремление навязать людям модель поведения, заставляющую их не верить своей истинной природе и бояться себя. Сколько же мук должен претерпеть человек, сколько кошмаров преодолеть для того, чтобы наконец отбросить всю эту шелуху и громко сказать: «Нет!»

Прискорбно, конечно, что между нуждами людей и установками общества существуют противоречия, но велика ли в этом доля вины самих человеческих существ? Возможно, причина коренится как раз в том, что упомянутые выше социальные императивы за столетия развития земной цивилизации удалились от первоначальных, естественных целей, обрели, можно сказать, самостоятельное существование, обслуживая не людей, а некое абстрактное общество.