Король-девственник - читать онлайн книгу. Автор: Катулл Мендес cтр.№ 20

Действительно, кто-то постучался в дверь ложи. Один удар, легкий, несмелый.

— Войдите! — сказал Браскасу.

Вошел князь Фледро-Шемиль; с несколько высокомерной, почти холодной осанкой, впрочем, не лишенной известной доли любезности — безупречный с ног до головы; — он умел принимать на себя эту манеру держаться, когда имел дело с маленькими людьми.

— Мадам Глориана-Глориани? — спросил он, вежливо раскланиваясь.

Браскасу отвечал:

— Это я.

— О! Вы шутите, сударь?

— Нет, серьезно. Когда приходят по какому-нибудь делу к мадам Глориани, то всегда адресуются ко мне. Спросите сами.

Глориана сделала утвердительный знак.

— А так как мы не имеем чести вас знать, — продолжал Браскасу, — то, очевидно, вы являетесь по какому-нибудь делу.

Это несколько смутило князя Фледро. Он надеялся повести легкий и пустой разговор с прекрасной примадонной; при том же, он любил вести дипломатическую болтовню, туманную, сбивчивую, неопределенную, при которой до сути дела добираются самыми трудными путями. А этот маленький человечек, приступивший к делу так прямо, почти грубо, казался ему несносным и разозлил его. Но князю нельзя было терять времени, и он сухо ответил:

— Да, по делу.

— Очень хорошо. Глориана, выйди.

Она тотчас же встала, повинуясь ему. Браскасу снял с гвоздя меховую шубу, накинул ей на плечи, проговорив на ухо:

— Дело разъясняется. Подожди меня в уборной артистов, там еще толпится народ; будь настороже, любят вовсе не тебя. Ну, ты понимаешь; ты успела во многом. Я только что был там, отзывы превосходны. Главное, не доверяйся толстухе Персано, она с усиками, и это ей испортило характер. Если она заговорит с тобой о платье, представься ничего не понимающей. А! ты увидишь там еще тенора Синьола, брюнета. Он не играет здесь, но приехал сегодня из любопытства, по случаю твоего дебюта. Он тебе будет строить глазки; поглаживая свою бороду; он пользуется успехом в свете, я его знаю. Он был гарсоном в одном ресторане в то время, когда я чистил сапоги прохожим. С этим Синьолем нечего вязаться! хуже и злее меня. Если ты в него влюбишься, я тебе переломаю ребра. Ну, теперь беги.

В ту минуту, как она готова была удалиться, князь сделал шаг вперед, как бы желая ее удержать; но она указала жестом на Браскасу и вышла, не сказав ни слова.

Итак, первым министром у этой королевы оказалась какая-то обезьяна! Делать нечего, пришлось покориться этой досадной случайности.

Оставшись один Браскасу быстро придвинул стул посетителю, уселся сам и, наклонившись в его сторону, облокотился на колени, уставился на него своими прищуренными глазами, в которых отражалось сильнейшее любопытство.

— Милостивый государь, — начал он, — я имею честь быть парикмахером и другом Глорианы, ее единственным другом. Не будете ли вы так любезны, сказать, с кем имею честь говорить?

Будучи умным человеком, князь, не хуже любого глупца, был мелочно тщеславен. Поэтому, он назвал себя, но с чересчур уже явным пренебрежением, то снимая, то вскидывая свой лорнет; и вдобавок сказал — это уже совсем плохо рекомендовало его — что он ближайший друг Фридриха II, короля Тюрингии.

Браскасу был в восторге. Но даже обрадованный смутными заманчивыми надеждами, он почувствовал оскорбление в том презрении, с каким относился к нему друг короля. Он готов уже был язвительно спросить его: «А, его парикмахер?»

Но, предвидя интересное приключение, ограничился лишь тем, что с насмешкой спросил его:

— Что же вам угодно от меня, сударь?

Князь внутренне досадовал все сильнее и сильнее. Очевидно, нельзя рассчитывать блеснуть своим красноречием и ловкостью при таких точных вопросах Браскасу. И, при том, он вовсе не хотел рисоваться своим талантом перед такой ничтожной личностью. Это было бы уместно лишь между людьми одинакового положения в обществе. Он проговорил быстро, даже каким-то повелительным тоном:

— Сударь, завтра мы уезжаем в Нонненбург.

Браскасу, готовый ко всему необычайному, не должен был ничему удивляться.

— Уезжаем, — повторял он. — В Нонненбург, в Тюрингию? Вы сказали: мы?!

— Глориана и я.

— И я.

— Если будет это угодно мадам Глориане.

— Ей это угодно. Но что же, черт возьми, мы будем делать в Нонненбурге?

— Меня назначают управляющим театрами, и я хочу поставить «Флорис и Бланшефлёр».

— Ганса Гаммера?

— Конечно.

— Пустая опера. Вовсе без мелодии, одни речитативы. Звук барабана, точно на ярмарке.

— Не будем говорить о музыке, сударь. Глориана будет дебютировать в роли Бланшефлёр.

— Дело, значит, идет об ангажементе?

— Конечно.

— Милосердный Боже! — вскричал Браскасу.

Он вскочил с места и сделал отвратительную гримасу. С высоты своих грез он вдруг упал в грязную действительность. Ангажемент! ничего более? и за границей? почти в провинции. Чтобы петь под звуки дикой музыки, которая портит голос. А! Так нет же! Разве у них нет лучшего ангажемента? И, при том, человек с таким важным видом не более, как директор театра сделал бы гораздо лучше если б не беспокоил ни себя, ни других.

Князь Фледро сказал, вставая, в свою очередь:

— Условия зависят от вас; и так, это дело можно считать поконченным. Вы, кажется, квартируете в «Гранд Отеле»? Завтра утром, я заеду за Глорианой. Мы уедем, с экстренным поездом, в девять часов, сорок минут.

— Может, еще раньше? — с явной насмешкой спросил Браскасу.

— Гм? Вы отказываетесь?

— Дураку понятно.

Князь сумел, так или иначе, скрыть всю горечь своего разочарования.

— Я переговорю с самой Глорианой, лично.

— Я сказал — «Нет!» и этого достаточно.

— И это ваше последнее слово?

— Прибавлю еще: прощайте.

— Прекрасно, господин Браскасу! — ответил на это князь, пожимая плечами.

Он подошел к двери и чуть заметным кивком головы простился с ним.

Вот-вот уйдет. Но, нет, он остановился и сказал, улыбаясь и играя своим лорнетом:

— Да, мон шер, вы, верно, никогда не слыхали о Моне Карис?

— Мона Карис? — повторил Браскасу, глаза которого мгновенно загорелись.

Разумеется, он слышал о ней! Кто же не слыхал легенды об этом чудном создании, неизвестно откуда появившемся, дочери какой-нибудь Севильской или Монтросской бродяги-нищей или же баядерки из Калькутты — которая, начав со служанки, была и публичной женщиной, и танцовщицей, и певицей; жадная, как все куртизанки, смелая, как юноша, соблазнительная, как фея, она объездила всю Европу, разоряя миллионеров и восхищая поэтов, когда, танцуя в своей короткой юбочке, одним ловким взмахом ноги откидывала ее кверху, при звонких ударах золотых кастаньет; не она ли, позднее, сделавшись чуть не королевой — до милости одного короля, который склонялся перед ней на коленях и читал ей нужные сонеты, и все же оставаясь балериной, танцевала полуодетая вокруг трона; а потом, уже совсем нагая — испанский танец на столе Совета министров. Кроме того, ненавидимая и обожаемая, торжествующая и вносившая в дела политики свою любовь авантюристки, она, продолжая плясать, заглушала народные волнения шумом и топаньем своих каблучков и выгнала иезуитов мягкими ударами своего веера!