Любовь, опять любовь - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 25

Часто подсаживался к Саре Ричард Сервис (Филипп). Скромный, серьезный, не без сюрпризов. Он оказался не в состоянии обеспечить себя, работая исключительно в театре, и преподавал в сельскохозяйственном колледже. В свое время отец его, человек практичный, фермер, убедил сына в том, что нельзя полагаться исключительно на театр. Сара шутила, что Ричард видит в Жюли барышню-крестьянку, ибо определил ее как выросшую в одном лесу и прожившую всю жизнь на окраине другого. Почему Жюли Вэрон покончила с собой? С одной стороны, из страха перед городом, с другой — испуганная угрозой одомашнивания. Об этом он спорил и с Салли, которая утверждала, что и в наши дни все еще очень близки к деревне, в той или иной форме. Беда Жюли в том, что она родилась женщиной. По крайней мере, у нее хватило ума не податься в актрисы. «Глянь на меня, — говорила Салли. — Много ли ролей нынче для толстой черной бабы? Нет, — смеялась она, — по пальцам перечтешь». Чаще всего Ричард и Салли обсуждали своих детей, у каждого их было по трое. Старшая дочь Салли в отсутствие матери присматривала за двумя младшими. О муже Салли никогда не вспоминала. Она хотела, чтобы дочь ее окончила школу и поступила в колледж, но попробуй убедить в необходимости этого упрямого подростка! «Дура набитая, говорю я ей. Настоящая дурища. Через десять лет вспомнишь, как мать уговаривала. Но разве ж она послушает!» Пятнадцатилетний сын Ричарда уже бросал школу, но затем его уговорили в нее вернуться. Схожесть ситуации при различных уровнях дохода. Дружба Ричарда и Салли выглядела трогательно, особенно если учесть, сколько между ними было отличий. Возможно, именно эти различия и вызывали замешанные на любопытстве уважение и даже нежность.

Вторая неделя — «неделя Реми». Эндрю Стед занят по горло. Происходит волшебное перевоплощение человека, которого трудно представить без лошади, в младшего сына аристократического семейства. Актер подчиняет роли свою индивидуальность, и главный инструмент этого преобразования — железная дисциплина. Или, возможно, самоотречение, терпение, вдумчивость… Подчинение тому, с чем сам можешь и не соглашаться. Эндрю эта трансформация привлекала и поглощала. Из фильма в фильм он кочевал бандитом, копом, ковбоем, хулиганом, начиная с самого первого, в котором изобразил конокрада. А что привело его сюда? Десять лет назад Эндрю ездил в Канны, где фильм с его участием получил приз. Один из дней он провел в холмах хинтерланда, посещая древние городки, случайно оказался в Бель-Ривьере и попал как раз к музыкальному фестивалю. Услышал сочинения Жюли Вэрон, особенно о них не задумываясь, а затем с удивлением обнаружил, что музыка эта не выветривается из головы. Музыка «трубадурского» периода. Его импресарио послал ему экземпляр пьесы «Жюли Вэрон», и Эндрю Стед отклонил приглашение на очередные съемки. Конечно, эта пьеса далека от всего, чем он раньше занимался, может быть, чужой он в ней… Но, с другой стороны, типаж… Эндрю опасался, что и в жизни его вне кино утвердился определенный типаж. Попытался вспомнить, каким он был до девятнадцати лет. В первый фильм он попал случайно, можно сказать, что и актером стал случайно. Да, Эндрю техасец, но это еще не значит, что он осужден всю жизнь скакать да размахивать лассо.

— Лошади и собаки не заменят пищи и воды, — процитировал он и обрадовался, что Сара определила автора: Диккенс, — хотя и не вспомнила, откуда цитата.

— Дэвид Копперфилд, — подсказал он. — Мало ли что кому кажется…

Эндрю Стед не казался человеком, нуждающимся в моральной поддержке и утешении; когда он садился рядом, Сара об этом и не думала. По-разному сидели эти люди рядом с нею. Билл Откидывался на спинку, балансировал, упирал руки в бока, болтал с Сарой и бегал глазами вокруг, готовый блеснуть белозубой улыбкой в любом направлении. О Генри вообще, пожалуй, не скажешь, что он способен сидеть, во всяком случае, сидеть спокойно, отдыхая. Салли сидела спокойно, монументально, занимая собой все отведенное для этого пространство. Молли редко удавалось отлучиться с площадки. В основном ее реплики сводились к осуждению Жюли, которой «надо было бы голову проверить».

— Всю жизнь выкинуть под хвост любви! — возмущалась Молли, и это возмущение заставляло Сару взглянуть на актрису и проследить направление ее взгляда, ясного, откровенного, даже невинного, но замутненного сомнением. Устремленного на Билла.

— Благодарение Господу, я живу не в то время, — говорила Молли Мак-Гвайр.

Эндрю сидел свободно, его мускулистые руки спокойно лежали на подлокотниках, отдыхали точно так же, как отдыхало его сильное тело, привыкшее подчиняться воле хозяина, взгляд светло-голубых глаз уже не воспламенялся и не было у них отсвета жарких плоскогорий северо-западной Аргентины. Казалось, Эндрю чего-то от нее ждал. Чего? Эта неясность беспокоила Сару, заставляла обдумывать свою роль здесь, в этой церкви, за этим столом, свою готовность похвалить или успокоить каждого, кто к ней обращался. Можно ли винить ее в неискренности? Пожалуй, нет. Ей все нравилось, а Генри вызывал восторг. И сама она неплохо поработала. Но иногда Эндрю напоминал ей Стивена своими суждениями. Судили они оба по-мужски, не красуясь, не стремясь нравиться. Еще одно их объединяло: волею случая они оказались в Бель-Ривьере в одно и то же время, оба подпали под влияние музыки Жюли.

Но музыка запаздывала, и отсутствие ее ощущалось все больше с каждым часом. Вот Эндрю в сцене с Молли внезапно смолк, замотал головой, попросил Генри повторить. Снова сбой, еще раз то же самое. Генри и Эндрю принялись совещаться, вокальные изобразили немую сцену, замерли декорацией. Генри подошел к Саре и объяснил, что Эндрю не чувствует ритма действия. И не он один. И ничего не поделаешь, пока не появится музыка. И он попросил Сару продемонстрировать. Что ж, Саре не впервой, опыт режиссуры у нее тоже немалый. Она вышла вперед, поймав себя на мысли, что радуется удачному наряду, не зря потратила время сегодня утром. на ней темно-синий рабочий комбинезон — но из шелковистой ткани. Не забыла серебряные серьги и изящные туфли. В этой сцене слова и фразу любовников подхватывали музыканты и певцы, получалось многоголосие; сказанное и спетое звучало контрапунктом.

Старо как мир — предать любовь,

Тебя восславит стар и млад.

Но ты — мой друг, а узам дружбы

Предательства претят.

Где дружество несет усладу,

Любовь оставит только яд.

Слова песни основаны на дневнике Жюли:

«Он любит меня, этот человек Поэтому он вправе вонзить кинжал мне в сердце, убить выстрелом в упор, и французский суд вполне способен изыскать способ к его оправданию. Crime passionel, преступление на почве страсти! Но он мой друг: Мой единственный друг. У меня нет больше друзей. Ни у кого не повернется язык похвалить тою, кто предал друга».

Поют три женских голоса, контртенор тянет слова «любовь» и «дружба», как бы подражая старинному шому, поддерживая юные голоса в их протесте.

Жюли тем временем обращается к Реми:

— Ты любишь меня. Ты моя любовь. Но ни одна душа не осудит тебя, если ты покоришься воле отца и оставишь меня. Однако если бы я была другом твоим и ты предал бы меня, от тебя бы все отвернулись.