Золотая тетрадь - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 148

Так мы там и стояли, все пятеро. Мы стояли и созерцали торжество здравого смысла. А потом мы опять принялись хохотать, мы хохотали безудержно, не в силах остановиться, все, даже Вилли; потому что все это было совершенно абсурдно. А в это время вокруг нас, повсюду, тысячи и тысячи ярко раскрашенных кузнечиков усердно трудились над продолжением своего рода, и без малейших к тому усилий с нашей стороны. И даже наш маленький триумф скоро закончился, потому что большое насекомое, которое сидело на другом большом насекомом, упало на землю, и тут же то, которое до этого было снизу, взгромоздилось на него, или же — на нее.

— Как непристойно, — серьезно сказал Пол.

— У нас нет доказательств, — подхватил Джимми, стараясь попасть в тон своему другу, стараясь повторить ненавязчивую серьезность его голоса, но не справляясь с этим, потому что его голосу всегда недоставало легкости, он звучал слишком резко или чрезмерно возбужденно. — У нас нет доказательств, что в том, что мы называем естественной природой, порядка больше, чем у нас. Какие имеются у нас доказательства того, что все эти — все эти миниатюрные троглодиты аккуратно расположились так, что самец всегда находится на самке? Или даже, — дерзко прибавил он, непоправимо неверным тоном, — что в каждой паре обязательно есть самка и самец? Мы не знаем, может быть, мы наблюдаем полный разгул и пиршество разврата: самцы с самцами, самки с самками…

Он поперхнулся сдавленным смешком. И, глядя на его разгоряченное, смущенное и умное лицо, мы видели, что Джимми никак не может взять в толк — ну почему же ничто из сказанного им (или из того, что он мог бы при случае сказать) никак не может прозвучать так просто и легко, как все, что говорит Пол. Ведь если б этой же тирадой разразился Пол, а он вполне мог бы это сделать, мы все бы хохотали. А вместо этого нам стало всем неловко, мы остро ощущали, что окружены этими уродливыми, карабкающимися друг на друга насекомыми.

Внезапно Пол вскочил на ноги и растоптал сначала пару монстров, чье спаривание он только что собственноручно организовал, а потом — и пару малышей.

— Пол, — сказала Мэрироуз, потрясенно разглядывая раздавленное месиво из ярких крыльев, глаз, какой-то белой клейкой массы.

— Типичная реакция сентиментального человека, — произнес в ответ Пол, преднамеренно пародируя Вилли (который улыбнулся, признавая, что он понимает, что это его передразнивают). Но продолжил Пол вполне серьезно:

— Дорогая Мэрироуз, ближе к ночи, хорошо, давай немного отодвинем планку, ближе к завтрашней ночи, почти никого из этих штучек не останется в живых, — и та же участь ждет и твоих бабочек.

— О нет, — с мукой в голосе сказала Мэрироуз, глядя на танцующие легкие облака бабочек, однако избегая смотреть на кузнечиков. — Но почему?

— Потому что их слишком много. Только представь, что произошло бы, останься все они жить? Это бы превратилось в настоящее нашествие. Отель «Машопи» исчез бы под ползущей и сметающей все на своем пути массой кузнечиков, которая бы сровняла его с землей, в то время как невероятно более зловещие орды бабочек сплясали бы победный танец над телами мистера и миссис Бутби и их достигшей брачного возраста дочери.

Обиженная и побледневшая Мэрироуз отвела глаза от Пола. Мы все знали, что она думает о погибшем брате. В такие мгновения она выглядела абсолютно одинокой, так что нам всем нестерпимо хотелось ее обнять.

Но, несмотря на это, Пол продолжил, начав на этот раз с пародии на Сталина:

— Это самоочевидно, это само собой разумеется — и на деле вообще нет нужды все это говорить, так зачем же я так утруждаюсь? Как бы там ни было, есть ли нужда что-то сказать, или нет ее, все это не имеет к делу отношения. Как всем нам хорошо известно, я утверждаю, что природа расточительна. Немного времени пройдет, а эти насекомые уже убьют друг друга, они погибнут в результате драк, укусов, умышленных убийств, самоубийств, неловких спариваний. Или же их съедят птицы, которые даже сейчас ждут, когда мы уберемся с места действия и они смогут наконец начать свой пир. Когда мы вновь вернемся на этот приятный и восхитительный курорт, в следующий уикэнд, или если наши политические обязанности нас задержат, то — через раз, мы станем совершать свои столь строго регламентированные прогулки по этой вот дороге и увидим, возможно, одного, ну или же пару этих восхитительных зеленых с красным насекомых, занятых своим обычным делом — прыжками по траве, и мы подумаем: ну до чего ж они прелестны! И нас не сильно будут беспокоить миллионы трупов, которые даже тогда все еще будут медленно тонуть в песке, верша свой путь к месту последнего упокоения, повсюду вокруг нас. Я даже не упоминаю бабочек, которые, будучи несравненно более красивыми, навряд ли более полезны и по которым мы будем так активно и прилежно скучать — в свободное от декадентских и столь для нас обычных развлечений время.

Мы не понимали, зачем Пол нарочно проворачивает нож в ране Мэрироуз — в ее мыслях о смерти брата. Она болезненно улыбалась. И Джимми, которого постоянно терзал страх, что он разобьется, что его убьют, слегка усмехался, натянуто и криво, как и Мэрироуз.

— Что я вам хочу сказать, товарищи…

— Мы знаем, что ты хочешь сказать, — перебил его Вилли, рассерженно и грубо. Возможно, именно из-за таких моментов, как этот, он и был «фигурой, исполняющей роль отца» нашей компании, как Пол это называл. — Довольно, — сказал Вилли. — Пойдемте за голубями.

— Это само собой разумеется, это самоочевидно, — сказал Пол, возвращаясь к излюбленным фразам Сталина из его вступительных речей для того, чтобы отстоять перед Вилли самого себя, — что мой хозяин мистер Бутби так и останется без пирога, если мы и дальше будем вести себя столь же безответственно.

Мы возобновили свой путь вдоль дороги, среди кузнечиков. Примерно в полумиле впереди нас был небольшой копи — зыбкая груда гранитных валунов; а за ним, словно там была проведена какая-то невидимая черта, кузнечиков больше не было. Их просто там не было, они там не существовали, превращались в вымерший вид. Бабочки, однако, были повсюду, белые танцующие лепестки.

Скорее всего, я думаю, тогда был октябрь или ноябрь. Я так думаю не из-за насекомых, я слишком невежественна, чтобы определять время года по их поведению, а из-за качества жары, которая стояла в тот день. Это была изнурительная, роскошная, устрашающая жара. В разгар сезона дождей в воздухе ощущался бы острый привкус шампанского, предупреждение о грядущей зиме. Но в тот день, я помню, жара била наотмашь по нашим щекам, по рукам и ногам, даже сквозь одежду. Да, должно быть, это было самое начало сезона дождей, трава была низкой, ясные и пронзительные по цвету пучки зелени на белом песке. Значит, это было за четыре или за пять месяцев до нашего последнего уик-энда, который случился совсем незадолго перед тем, как погиб Пол. А дорога, вдоль которой мы брели тем утром, была той самой дорогой, по которой месяцы спустя мы, взявшись за руки, бежали с Полом сквозь мелкую, всюду проникающую морось, бежали, чтобы вместе упасть во влажные травы. Где? Возможно, совсем неподалеку от того места, где мы в тот день присели, чтобы настрелять голубей для пирога.