Иные песни - читать онлайн книгу. Автор: Яцек Дукай cтр.№ 90

— Ты способна поверить, что когда я первый раз его встретил, он был ниже меня, и даже во время бесед за столом к нему не слишком-то прислушивались, перебивали? Это было благородно: помочь Бербелеку Коленицкому, когда он нуждался в помощи, поделиться с ним силой, когда сам он ее уже не имел. Но потом он начал заполнять очередные предлагаемые ему Формы, каждая из которых была больше предыдущей: любовника, отца, гегемона джурджи, мстителя, стратег оса. Ведь она же является каким-то ведь минским текнитесом психе, правда? Шулима. Прошлым месяцем, в Аргенторатийской курильне… он уже говорил о себе: кратистоубийца, кратистоубийца. Пойдет на Чернокнижника и погибнет.

Аурелия придвинулась к Зайдару, он почувствовал волну тепла.

— А ведь ты ему верен, — шепнула она. — Тебе это важно.

— Тебя не было, когда в секстилисе с неполной сотней людей он захватил крепость Данциг. Оставшиеся в живых защитники сами сбросились на камни. Чувствовалось, вот идет История; а мы в шаге за ней. Это не то же самое, что конвоирование караванов и охрана судов.

— Мы его не покинем.

Нимрод неожиданно развернулся, хватая девушку за плечи. Форма была совершенно другой. Аурелия только откинула голову и хрипло рассмеялась (Аурелия третья).

Ихмет поцеловал ее в горячее запястье.

— Мои внучки… ты, верно, моложе даже, чем они.

— Господин Зайдар, что это вы! — громко причмокнула она.

— Господин Зайдар обкурился гашишем, нудно огня, чтобы погасить огонь; ой, видно тогда попка у тебя задымится.

Аурелия фыркнула ему горячими искрами прямо в лицо. Ругаясь, он начал гасить усы и бороду. Девушка, уходя, смеялась. Проснувшийся матрос что-то крикнул ей в спину на гэльском. Она послала ему воздушный поцелуй.

Ихмет гядел, как она сворачивает к корме и исчезает за основанием мачты. Выходит, лунянка, так. Разве именно такими не описывал их Эллинг. «О горящих телах и испепеленных душах». Достаточно было глянуть в глаза эстле Амитасе. Змея, Змея. С первого же мгновения, когда увидал ее в цирке — усмешка, жест, взгляд, уже тогда пыталась захватить меня в сети, манипулировать. Эстлос Бербелек того не видел, поскольку желал, чтобы им манипулировали; но именно таким образом человек и попадает в зависимость: уже не видит себя, лишь собственное отражение в чужих глазах, и именно оттуда черпает свою морфу. Даже когда потом, в Африке, Амитасе ему поддавалась — поддавалась ему, поскольку именно такого Иеронима Бербелека желала: который вынуждал бы покорность. Она, а точнее, ее Госпожа, Лунная Ведьма. Теперь Бербелек пробуждает в Европе новый шторм истории, поднимает волны древних ненавистей, будто бы неожиданно модным, правым и единственно истинным стало отвернуться от Чернокнижника и возвести штандарты против Москвы, будто бы именно такова Форма конца века. Все знают, почему он это делает, всем знакомо его имя и его месть; да, Бербелек представляет собой столь очевидный элемент истории, что никто уже ни о чем и не спрашивает. Я и сам не спрашивал, морфа побеждала: Возвращение Бербелека. Именно так модно, право и единственно истинно. А Ведьма прекрасно об этом знает: никто не станет выискивать скрытый мотив, когда имеется явный, столь очевидный. Ей был нужен кто-то, кто повел бы их на Чернокнижника — и она нашла Иеронима Бербелека, идеальное орудие. Следовало его лишь вернуть к жизни. Притянуть к Формам могущества, замутить в голове сказками о всемирной какоморфии; и я погублю его сына; ложь настолько громадная, что ее невозможно свергнуть по причине самого размера — и все: безопасная месть чужими руками. А Шулима до сих пор мутит ему голову, присутвуя или не присутствуя, отравляет ему психе, черная крыса Иллеи. И из этого колдовского круга нет выхода. Он сплюнул за борт. Нужно самому ее убить, прибью Змею. Еще до того, как она отправит его на смерть. Ему же даже нет смысла об этом упоминать, он ничего не видит. Но ведь кто-то обязан защищать его перед Луной. И это никак не Аурелия.

Шлюпка Навуходоносора медленно проплывала мимо растянутого на волнах павлиньего хвоста морского змея.

* * *

Аурелия Кржос спустилась по кормовой сходне на первую нижнюю палубу, свернула в главный коридор и остановилась перед дверями в пассажирские кабины. Когда «Филипп» не перевозил пассажиров, из резервировал за собой капитан, Отто Прюнц, он же хозяин; теперь их все занял стратегос Бербелек, поскольку был совладельцем «Филиппа Апостола», равно как и всего торгового флота Купеческого Дома Ньюте, Икита те Бербелек.

Перед дверями стояла пара хоррорных, тяжелые, с воронкообразными стволами кераунеты опирали на сгибах локтей — эти «акулы» со стволами, похожими на ассиметричные раковины, как правило, заряжали гвоздями и гравием; в узких помещениях (как здесь) всего один выстрел из них насмерть ложил все живое.

Хоррорные отдали Аурелии салют. Она стряхнула пепел с плаща и вошла.

Слева салон и кабина арматура, справа элитные кабины. Корабль слегка закачался под ее ногами, инстинктивно стала балансировать всем телом. Сквозь иллюминатор-розетку проникали горизонтальные лучи восходящего солнца; она не прищурила глаза: оно ее никогда не слепило. Без стука открыла левую дверь.

— …на влияние Третьего Пергамона, если Марий Селевкид Без Короны встанет под стенами Амиды. Там сталкиваются антосы Чернокнижника и Семипалого. Когда ты уже закончишь свою победную кампанию в Европе, тебя приветствуют с раскрытыми объятиями, эстлос, это я могу заявить с уверенностью.

— От имени?

— Я всегда говорю от его имени. Разве что заявлю, что это не так.

Все рассмеялись.

Аурелия вошла и тихо закрыла за собой двери. Несколько голов повернулось в ее сторону, но никто прибытия смуглокожей девушки не прокомментировал.

Обширную каюту заполнял невидимый дым харказовых курений; она сморщила нос. Прошла к открытому шкафу с винами (босые стопы не издавали ни звука, когда шла по мехам Норда и персидским коврам) и налила себе чару мидайского.

Когда она повернулась, стратегос Бербелек стоял над разложенной на столе картой и водил пальцем по морям, горам и городам. Подошла. Иероним подумал, что вино для него и вынул чару у нее из руки. Аурелия кивнула.

Бербелек выпил, поставил чашу за Уралом и вопросительно глянул на Якуба ибн Зазу, крысу кратистоса Ефрема Песчаного. Крысы сидели в кожаных креслах, расставленных неровным полукругом у овального стола. Их было шестеро — глаза, уши и голоса Сил, с которыми эстлос Бербелек уже залючил союз того или иного рода.

Якуб ибн Заза, эйдолос Ефрема Песчаного, корона которого на севере касается корон Семипалого и Навуходоносора, и который накладывает свою морфу на всем Джазират ал’Араб, до самого Восточного Океаноса.

Эстле Анна Ормицкая, эйдолос Свято вида, Повелителя Лесов и Лугов, отпихнутого за Фистулу армиями Москвы, стиснутого теперь между землями готов, кельтов, нордлингов и гуннов и антосом Чернокнижника.

Ритер Олаф Запятнанный, эйдолос Тора, корона которого растянулась от Балтики до Северного Льда, и в морфе которого родятся поровну жаркое безумие и холодная красота.