Иные песни - читать онлайн книгу. Автор: Яцек Дукай cтр.№ 33

Библиотекарша угостила Иеронима медольсином из наполненной фруктами миски. Тот поблагодарил.

— Береника, — представилась женщина. — Чем могу помочь?

Пан Иероним вынул книгу. Береника протянула руку. После едва заметного момента колебаний он вручил ей черный том.

Та открыла его, пролистала несколько страниц и вопросительно глянула на пана Бербелека.

— Греческий, окский, гельский, вистульский, готский, московский или латинский перевод. Есть ли у вас какой-нибудь из них? Наверняка же имеете.

Береника задумчиво положила закрытую книгу себе на колени — грязно-черное пятно на мягкой белизне — сплела на ней пальцы — только сейчас он заметил, что на больших пальцах у нее одинаковые кольца — и слегка склонила голову. Оба скрыли свои лица: она — за занавесом волос, он — в тени капюшона.

— Мне хотелось бы узнать, каким образом она попала к тебе, эстлос.

— Так у вас имеются переводы или нет?

— Ох, конечно же.

— Так что?

— Каким образом? — повторила та. — Эстлос?

— В чем дело? Это какой-то редкий экземпляр?

— Ты и вправду не знаешь…

— Разве приходил бы я и спрашивал…

— Ну так. Так. — Береника помолчала какое-то время. — Собственно говоря, я обязана доложить об этом начальству.

— О боги, о чем это? По крайней мере, скажи мне, что это за книжка? Что это за язык? Что в ней написано. Ты же знаешь.

— Знаю, нам такие книги известны.

То, как она это произнесла — интонация, с которой покинуло ее уста слово «такие» — открыла в голове Иеронима тропу быстрых ассоциаций. В теории, Александрийская Библиотека является независимым учреждением, тем не менее, она находится на земле Гипатии, в антосе Навуходоносора. Береника, являясь жительницей Александрии, носит в себе все добро и проклятия данной Формы.

Пан Бербелек отбросил капюшон. Повернувшись к женщине, он слегка стиснул ее плечо. Та вздрогнула.

— Ты должна мне сказать, — заявил он. — Обязана.

Женщина инстинктивно кивнула.

— Свет Госпожи Нашей, скорее всего, из первого издания, — быстро начала она. — Язык Лабиринта, один из святынных языков Кафтора, которым не пользуются уже несколько тысяч лет. Когда после Пятой Войны Кратистосов и Изгнания Иллеи Коллотропийской появились лунные культы, они приняли тамошние традиции, а заново составленный язык — в качестве шифра. Письма и книги начали расходиться по всей Европе и Александрийской Африке. Сразу же после Изгнания, кратистосы оставались особенно чуткими к подобным вещам, они давили на царей, всех схваченных почитателей Госпожи приговаривали к казни. Прошло несколько сотен лет, но под антосами большинства кратистосов подобного рода книга до сих пор является отягощающим свидетельством. В том числе и здесь, под антосом Навуходоносора — особенно здесь. Ты обязан знать, эстлос: Потния когда-то владела этими землями, от Пиринеев до Садары и Аксума. Эти книги в Библиотеке у нас есть, поскольку у нас имеются все книги, но их не выдают, никто снаружи не имеет к ним доступа.

Проклятая Магдалена Леезе, подумал пан Бербелек. Только этого еще не хватало. А если еще и Шулима макала в этом пальцы…

Он сжал плечо Береники: ведь она раз уже поддалась ему, не откажет и теперь.

— Отдай.

Только та схватилась, освободилась от захвата, отошла от стола, прижав книжку к груди (грязно-черное пятно на светлой бронзе кожи).

— Думаю… думаю, тебе следует уйти, эстлос.

Ну вот, вот тебе и возвращение великого стратегоса, вздохнул про себя Иероним, натягивая на голову капюшон. Какая-то библиотекарша — уже перепуганная, тем не менее, без каких-либо проблем сбегает от него. Другое дело, действительно ли я бросил на весы морфу стратегоса — ведь я не перерезал бы ей горло, это не было приказом, она никогда не давала мне присяги. Не кратистос ты, Иероним, не царь, не аристократ чистой Формы. На твои мысли подействовали детские представления Абеля. Чернокнижник сожрал твое сердце — так что позабудь о прошлой жизни.

Он вышел из Серапеума на залитую солнцем площадь. С высоты ста шестидесяти трех ступеней он видел всю старую Александрию, вплоть до храма Изиды и Великого Маяка на острове Фарос. Небо было безоблачным, ничем не запятнанная синь, с которой стекает очищающее сияние. После нескольких ударов сердца настроение Иеронима полностью изменилось. Несмотря ни на что — подумал он, втягивая в легкие морской бриз, — несмотря ни на что, Ихмет был прав: длинные дни, теплые ночи, растворенный в воздухе свет, более красивые и здоровые люди, более пикантные приправы, чуть более горчащие вина; так можно уговорить себя, что есть жизнь и радость жизни, это благородная форма. Тысячи благословений Навуходоносору Золотому! Нет, я не поддамся. По крайней мере, я всегда могу плюнуть ей в лицо, правда?

Спускаясь с храмовой платформы, пан Бербелек смеялся уже вслух.

* * *

Разделились они у Фонтана Гесиода. Алитея была уверена, что брат собирается посетить римский бордель, она хорошо ощутила его настроение, но Абель был возбужден чем-то совершенно иным. Вчера, после ужина, он разговорился с Зеноном, сыном эстле Лотте от первого брака. Рабыни все время подливали вино, беседа все время переводилась туда, куда вели ее первые же ассоциации — цирк Аберрато К’Ире, черные олимпиады, римские гладиаторы — и вот тут-то Зенон рассказал об этом месте и показал свой шрам, скрываемый перед матерью и семейным текнитесом тела: узкий, бледный шрам на бедре. — У каждого молодого человека из хорошего дома имеется хотя бы один, — заверил Зенон. — Сейчас это в моде. Все ходят. Отказаться непристойно. Сады Паретене, ясное дело, Диес Мартис, час после заката, но нужно быть пораньше. Двадцать второй Сад. По рекомендации. Один шрам — одна рекомендация. Хочешь?

Что за вопрос! Форма не допускала отказа, тут отказался бы только трус — ничего удивительного, что «ходят все». Но он на самом деле хотел. Хотя, возможно, именно Форма вызвала то, что хотел. Из салона в салон, из квартала в кварта, где бы ни встретилось двое или более благородно рожденных молодых людей, достаточно, что только один навяжет ее сознательно, неумышленно — она победит, невозможно ее отвернуть, и уже ее понесут дальше… Когда сейчас он размышлял об этом, входя в Сады, один раз оглянувшись за собой, на вечерний город, на Александрию — от горизонта до горизонта, от неба до неба — к нему пришло воображение невидимых пальцев руки, стиснувшихся на столице Эгипта и выжимающих из нее самые свежие, самые живые соки прямо на плодородную почву Садов Паретене, еженедельно, в День Марса, в час после заката. Если какие-то боги и существуют, то именно такие, сказал сам себе Абель. Именно так мы и приносим им жертвы: добровольно, с желанием, по собственной, никем не принуждаемой воле. Ибо я знаю, что это Форма, но желаю ей поддаться, подчиниться. Если бы я сюда не пришел, то не смог бы поглядеть им в лицо: Зенону, другим, которые бы знали, что я отказался. Разум не управляет стыдом. Стыд рождается из неустанно проводимого сравнения с образом человека, каким бы мы хотели быть. Вот и отец обязан был покарать убийцу на борту «Аль-Хавиджи»; какой стыд, что он позволил ему уйти. Я знаю, как не могу себя не повести. Все это время Абель бессознательно поглаживал рукоять готского канджара, спрятанного под кируффой.