Повелитель войны - читать онлайн книгу. Автор: Иван Петров cтр.№ 84

Год начинается. Плохо? Да нет, пожалуй, как всегда. Обычный год. Прискакал Октай с выпученными глазами. Сколько раз ему говорил, что правитель не должен выказывать своих чувств в присутствии подчиненных? Тридцать шесть уже, а носится – как мальчишка, все на лице написано. Герат восстал, наши люди убиты. Ну и правильно сделал. Совсем народу головы заморочили, хорошего от плохого отличить не могут. Если мы сами не будем придерживаться наших законов, что можно требовать от других? Толуй дал слово в черном городе. Чего можно было ожидать? Привыкай сам править, я бы пяток дивизий просто в окрестностях Герата держал, формированием новых занимался, пока передышку дают. А ты все к отцу бегаешь. Хочешь, Толуя позовем, я на него покричу? Правда, время пройдет. Тебе решать. Так звать Толуя? Вдруг это поможет подавить восстание в Герате? Или все-таки вспомнишь, зачем я тебе восемь дивизий дал?

Приказал разместить две свежие дивизии из Монголии в Балхе и Талькане, а сам, потихонечку, двинулся вслед за Октаем, отправившимся осаждать Герат. И я по ветерку прогуляюсь, на Афганистан спокойно посмотрю, и Октаю, если опять приспичит, не придется через всю страну ко мне в Талькан скакать, армию бросать ради пары вопросов. Здесь я где-то, неподалеку, вон с той горы за вами наблюдаю. Или – вон с того облака. И вижу я, что спешно вооруженные и посаженные на коней две новые дивизии, склепанные Октаем на скорую руку, никуда не годятся. Землекопы, нечего их было вооружать. Проще костры по ночам под стенами Герата жечь, пугая горожан несметным количеством монголов. Себя только запутаешь, что не восемь дивизий под рукой, а десять. Две дивизии – полный сброд: ни дисциплины, ни умения. Исправь.

Нужное мне ущелье я нашел, как лошадь ищет воду. Не думая. Само приехалось. Думать не надо, надо собраться с духом и войти. Наверняка я все перепутал, столько лет прошло. Просто везде все похоже, память такой крендель дала. Не может здесь быть этого ущелья. Надо ехать дальше и не отвлекаться на ерунду. Ладно, разобьем у входа лагерь, остановимся. Ведь где-то надо остановиться, мы остановимся здесь. Обычное место, ничем не хуже других. Что за паника? Передохнем и дальше поедем. Семь тысяч воинов моей гвардии тоже люди и должны отдыхать. Никто не заставляет тебя в него входить. Мы только передохнем.

Ну вот, всю ночь не спал. Это у тебя от старости мозги клинит, на воспоминания потянуло. Сейчас рассветет, и сам увидишь, что абсолютно другие места. Черт знает что себе навоображал. Ничего похожего. Через столько лет – что можно помнить? Успокойся. Еще раз, успокойся. Возьми себя в руки. Рассветет, и мы сразу уезжаем. Надо отдать приказ. Возьми себя в руки.

Свой валун я увидел издалека. Потом просто стоял, раскинув руки и прижавшись к нему щекой. Плакал, наверно. Обо всех моих ребятах, выживших и оставшихся здесь, в ущелье. О молодости. О войне. О тех, кого знал и кто не вернулся домой. И тер рукой шею, которую когда-то посекли мелкие осколки этого камня и разрывных пуль. Очередь вот сюда ударила. Сидел и водил пальцем по двум глубоким трещинам в нем. Большая буква «С» почти не требует доработки. А у «Т» верхней перекладины не хватает. Зюля еще смеялся. Командир нашел персональное укрытие с личными инициалами. Сто лет здесь проживет. Его убили правее, вон там, под белесым пятном на скале. Снайпер снял. Кличку помню, а фамилию забыл. Зюлин? Замулин? И лицо. Только нос и глаза. Совсем старый стал, опять плачу.

Мне привезли инструменты из какой-то крепости или кишлака, и я за неделю восстановил буквы такими, какими я их помню. Входить в ущелье другим я запретил. Не хочу, чтобы видели мои слезы.

Приехали ко мне в Талькан двое братьев-туркмен: Махмуд и Масхуд Ялавачи. Требуют аудиенции. Все-таки кое-что мне здесь изменить удалось. Приехали, не побоялись, и правильно – никто их не тронул. Требуют встречи, а не просят. У самого Повелителя Вселенной. Или Потрясателя, не помню точно. Тоже правильно. Если правду за собой чувствуешь и хочешь дело сделать, так и надо. Так зачем я вам, господа, понадобился?

Явились, чтобы объяснить мне, кочевнику, значение городов и пользу, которую они могут принести рачительному хозяину. Можно было бы сыновей пригласить, пусть им бы объяснили, да бесполезно это, я сам столько времени убил, еще казнить прикажут героев. А Чагатай и на руку скор. Так что выслушал все, проникся и передал верховное управление Самаркандом, Бухарой, а также нашими монгольскими Кашгаром и Хотаном в руки этих мастеров, так болеющих за свое дело, что жизни не щадят.

Рассказал о планах введения новой системы налогообложения, попросил подкорректировать, не смущаясь, и помнить, что для нас деньги – не главное. Главное – справедливость, развитие производства и торговли. В таком порядке. Рассказал, что в Туркестане дороги уже освобождены от грабителей, пополнивших ряды жертв моего режима или ставших землекопами. Рассказал о принципах назначения новой администрации на всех уровнях, которая под себя не гребет и о людях заботится. Ни одной кепки в стране, гарантирую.

Попросил внимательнее ознакомиться с нашими монгольскими законами, чтобы избежать противоречий с ними в своих будущих действиях, и поведал о причинах, по которым пострадал каждый из интересующих их городов. Много рассказал, честно, и – другим этого передавать не надо. А вам – надо, чтобы спокойно могли работать со мной. И не лезли к сыновьям. Только к Октаю, но сразу мою тамгу с золотым тигром показывайте. Помню я Махмуда Ялвача по нашим учебникам истории. Писали, что дипломатом у Чингисхана был. Наврали. Ему можно верить.

Поручил продумать, что им понадобится для восстановления ирригационной системы тех оазисов, по которым уже прошлись мои сыновья и генералы. Если еще что-то можно сделать. Не разбрасываться на все, нельзя объять необъятное, а вычленить те города и крепости, которые можно вернуть к жизни в приемлемые сроки на глазах еще этого поколения. Туда направим всю помощь.

Выделил им по три офицера связи и дал по десятку монголов в личную охрану. Замкнул на канцелярию, приказал оформить верительные документы для администрации всех перечисленных городов. Ошеломил. Сходили лекцию почитать. Ничего, пройдет.

Приехал китайский монах-философ Чанчунь, с которым я уже года два как хотел поговорить. С начала зимы сидит, как мышь, в Самарканде, ждет, когда о нем вспомнят. Поговорить. Даже не знаю, о чем? Что ему сказать? Но поговорим, вдруг получится. Он же не только алхимик, а и просто очень умный человек. Во все времена редкость. Сказать ему в лоб? Я пришелец из будущего, подскажи, что произошло, что я должен делать? Нет никакого другого Чингисхана, я и есть – Чингисхан. Один на все времена.

Я знаю, почему не возвращаются гонцы от Чжирхо. Потому что он уже в степях за Кавказом. Половецких, калмыцких, не помню, каких еще. Гонцы его найдут и, где-нибудь к осени, вернутся. А Чжирхо, разгромив на Калке дружины русских князей, вернется через год, если сейчас тысяча двести двадцать третий год от Рождества Христова, или через два, если сейчас тысяча двести двадцать второй. А я умру восемнадцатого августа тысяча двести двадцать седьмого и возрожусь четырнадцатого августа тысяча девятьсот пятьдесят восьмого, через семьсот тридцать один год. Что ты мне на это скажешь, философ? Это бессмертие? Что ты вообще мне можешь сказать?