Невинная вдова - читать онлайн книгу. Автор: Анна О’Брайен cтр.№ 62

Итак, Кларенс это сделал. Поддержала ли Изабелла его выбор или попыталась убедить мужа сохранить верность графу? Я была уверена, что она охотно приняла позицию Кларенса. Запираться не было смысла. Я знала, что это написано у меня на лице.

— Ах, дорогая моя Анна, — опять заворковала Маргарита. — Это было необыкновенно трогательное воссоединение.

Принц приблизился ко мне и протянул руку, приглашая подняться на ноги. Я была вынуждена принять его приглашение. Но я нисколько не заблуждалась на его счет. Этот дружеский жест был насквозь фальшив. Ярость по-прежнему искажала красивые черты Эдуарда, хотя его голос звучал так же вкрадчиво, как и у его матери.

— Это была весьма искусная инсценировка. Все произошло неподалеку от Уорика. Армии разделяло не более полумили, и они как будто готовились вступить в сражение. Проклятый йоркистский ублюдок продвигался вперед под развевающимися знаменами в сопровождении триумфальных звуков рожков. То же самое делал Кларенс. — Зубы принца сверкнули в хищной волчьей усмешке. — Они встретились. Кларенс опустился на колени. Эдуард пообещал вернуть ему все его владения. Объединенные взаимными братскими чувствами предатели рука об руку вернулись в йоркистский лагерь, чтобы за кубком вина обсудить поражение Ланкастеров. Черт возьми! В своем вероломстве они достойны друг друга. И все же их примирение не вызывает удивления. Не правда ли, мадам Законная супруга? Ведь они уже давным-давно обменялись письмами и заверениями в любви и дружбе!

Я продолжала хранить молчание.

— Вместе с Кларенсом к Йоркам перешли двенадцать тысяч человек! А ведь он присягнул служить мне! — Склонившись надо мной, принц, словно ударами молотка, вколачивал в меня каждое слово. — Двенадцать тысяч солдат, которые должны были сражаться за нас!

Королева вновь смотрела на меня. В ее глазах светился упрек.

— Но почему это письмо хранилось у тебя? Как оно к тебе попало?

Я уже успела проклясть свое легкомысленное решение сохранить письмо, единственным оправданием которому могло служить лишь мое ужасающее одиночество. Но не могла же я им это сказать!

— Все и так ясно. Письмо написано Глостером. Разве это не объясняет абсолютно все? — Рот принца исказился в угрожающем оскале. Сам он мной пренебрегал, но стоило ему усомниться в моей к нему привязанности, и вот он уже готов держать меня зубами и когтями. Эдуард был не из тех, кто упускает добычу. — Ты была с ним помолвлена. Наверное, поэтому он использовал тебя как посредника, готового передать его письма Кларенсу?

Королева медленно и задумчиво кивала.

— Ну конечно. Ты такая же лживая, как и все Невилли. Как я могла принять тебя в свою семью? Ведь ты с колыбели впитала в себя ложь и двуличие. Стоит Йоркам поманить, и вы готовы ползти за ними куда угодно. Мало того, ты все еще влюблена в Ричарда Глостера. Вздыхать о нем тебе не мешает даже замужество.

— Это не так!

Я не имела права молчать перед лицом таких обвинений. Просто не имела права. Молчание расценили бы как согласие.

— И ты думаешь, я тебе поверю? Когда ты в последний раз разговаривала с Глостером?

— Я с ним не разговаривала. В последний раз я видела его, когда наша помолвка была разорвана и я покинула Англию. С тех пор прошел целый год. — Одна мысль о том, как может расправиться со мной королева, приводила меня в такой ужас, что я готова была с пеной у рта отрицать все ее догадки. — Между нами ничего нет. Я всей душой предана своему супругу, милорду принцу.

— Быть может, она и не девственница вовсе, — хитро прищурившись, предположил Эдуард.

Мне было ужасно стыдно. Но сильнее стыда была ярость, под стать ярости Эдуарда, вызванная тем, что меня прилюдно вынуждают отвечать на такие вопросы. В моей душе взметнулось пламя возмущения, заслонив от меня все окружающее. Сквозь алые языки гнева я в упор посмотрела на супруга и буквально взорвалась ответом:

— Я девственница! Я была таковой, когда мы обвенчались, следовательно, я ею остаюсь, и не по собственному желанию. — От этого намека щеки Эдуарда покрылись красными пятнами, что привело меня в несказанный восторг. Я продолжала: — Я храню верность своим брачным обетам. И я храню верность вам, милорд супруг, хотя вы до сих пор не предъявили на меня своих прав. Так что у вас нет оснований обвинять меня в супружеской измене.

— Телесно да. А мысленно? — Он опять оскалился, пытаясь нащупать почву под ногами. — Ты недостойна быть моей женой.

— Я не заслужила вашего недоверия. Я не дала вам для этого ни малейших оснований.

— Довольно! — распорядилась королева. — Отправляйся к себе. За тобой будет установлено самое пристальное наблюдение. Скоро мы будем в Англии. Молись, чтобы месье де Уорик исполнил свои обещания, или я без малейших колебаний расторгну этот фарс, именуемый браком.

Я хотела выполнить ее распоряжение. Все, что угодно, лишь бы не видеть этих блестящих зачарованных глаз, со всех сторон увлеченно наблюдающих за моим унижением, которое грозило на долгие недели стать темой для придворных сплетен. Однако выход из зала мне преградил принц. Королева пыталась остановить сына, но он раздраженно высвободился и угрожающе шагнул ко мне.

— Я думал, ты желаешь мне удачи. Как же я в тебе ошибся! Но теперь все узнали о твоем предательстве.

К счастью, он уже разжал кулаки. Я не успела увернуться от его удара, таким стремительным и точным было движение Эдуарда. По комнате разнесся звук пощечины. Меня еще никогда не били. Во всяком случае, с такой злобой и силой. Я одновременно ощутила боль в скуле и воцарившуюся вокруг ватную тишину. На мгновение мир передо мной померк, и я зашаталась, пытаясь удержаться на ногах и совладать с выстрелившей в мозг острой болью. Но я не упала. Ни за что! — твердила я себе. Моргая от боли и от шока, я призвала на помощь все свои силы и самообладание. Я подняла голову и в упор взглянула в горящие глаза принца.

— Я не совершила ничего дурного и не заслужила подобного обращения, милорд. — Я сама изумилась собственному хладнокровию и спокойствию, с которым мне удалось произнести эти слова. — Вы ко мне несправедливы. Я клянусь в своей невиновности, и пусть все присутствующие будут мне свидетелями. Возможно, вы этого добиваетесь? Я не разговаривала с герцогом Глостером с того момента, когда мой отец восстал против Йорков и предложил свою помощь Ланкастерам. — Мне даже удалось присесть в реверансе, хотя он вышел несколько неуклюжим. — Вы напрасно меня обидели.

Я с необычайным достоинством склонилась перед принцем и королевой, а затем развернулась и покинула комнату. Не успела я выйти за дверь, как толпа придворных зашевелилась, зашуршала и зашепталась.

Пока кровоподтек на моем лице не сошел, я скрывала его под толстым слоем белой пудры. Я спрашивала себя: быть может, мне стоит выставить на всеобщее обозрение склонность моего мужа к насилию, но все во мне восставало против подобной идеи. Я не желала становиться предметом новых пересудов или, того хуже, жалости. А меня, вопреки ожиданиям, не заперли в комнате, и мне пришлось, как ни в чем не бывало, выполнять свои обязанности, то есть служить королеве под пристальными взглядами окружающих. В каком-то смысле это было своеобразным заточением, потому что я ни на мгновение не оставалась одна. Леди Беатриса даже спала со мной в одной постели, правда, отодвигалась от меня как можно дальше, рискуя свалиться на пол. Хуже того, мне запрещено было видеться с мамой. А Марджери, которая могла бы хоть немного меня утешить, уплыла в Англию вместе с Изабеллой. Принц обходил меня десятой дорогой. Таким образом, я была вынуждена рассчитывать только на себя. Никто не помогал мне в эти трудные дни сохранять самообладание и демонстрировать всем чудесное настроение. Зато я обнаружила в себе необычайную стойкость. Я отгородилась от мира холодной и неприступной гордостью. Я поддерживала беседу, когда от меня это требовалось, вышивала, читала королеве и сама изумлялась собственной выдержке. Я никогда не плакала, удерживаясь от слез даже ночью, когда сопение леди Беатрисы указывало на то, что она крепко спит. Я сухими глазами смотрела в ночную тьму, понимая, что не имею права на слабость в этом враждебном окружении. Я впервые призналась себе, как сильно я боюсь принца. Разгулявшееся воображение рисовало мне ситуации, в которых он разделывался со мной так же, как с моими птичками.