Отверженные Мертвецы. Истина лежит внутри - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Макнилл cтр.№ 28

— Ну, ты будешь входить или нет? — спрашивает он, не оборачиваясь. — Стоя в дверях, ты меня отвлекаешь.

— Прошу прощения, господин, — говорит Картоно. Он проходит внутрь и останавливается по правую руку своего хозяина. — Подумать только, кое-кто из слуг считает, что твой слух ухудшается.

Нагасена довольно усмехается.

— Это заставляет их ходить на цыпочках. Кроме того, ты бы удивился, узнав, сколько интересного можно почерпнуть из разговоров, когда люди считают, что их не слышат.

Некоторое время оба молчат. Картоно знает, что Нагасена сам решит, когда начать разговор. И отводит взгляд от картины, зная, что хозяин ненавидит, когда люди смотрят на его незаконченное произведение. Он частенько говорит, что на произведение искусства можно взглянуть только после полного завершения работы.

Картоно предпочитает смотреть поверх плеча Нагасены в широкие проемы в стенах. Нагасена планировал помещение на самом верху башни специально для занятий живописью, и целый мир виден отсюда, как на ладони.

Жалюзи на каждой стене преграждают путь ветру, и Нагасена часто поднимается сюда не только ради живописи, но и чтобы просто полюбоваться окружающими пейзажами и обрести спокойствие. В данный момент открыты проемы на северной и северо-восточной стене, и Императорский Дворец открывается взгляду во всем своем величии.

Позолоченные крыши, остроконечные шпили и могучие башни теснятся на ограниченном пространстве, и в огромном городе-дворце ни на мгновение не затихает движение, словно это живое существо. Податели петиций, слуги, солдаты и писцы наполняют его проспекты жизнью и шумом. Из кухонных печей Города Просителей поднимаются дымки, но воздух здесь много чище, чем тот, что остался в памяти Нагасены. Он чувствует запахи, которые ветер приносит от Дворца, словно вести из далеких земель.

— Что ты видишь? — спрашивает Нагасена, показывая рукой в окно.

— Я вижу Дворец, — отвечает Картоно. — Это прекрасное зрелище. Дворец крепок, красив и полон жизни.

— А за Дворцом?

— Горы и восстановленный мир. Небо, чистое, как весенний ручей, и облака, словно дыхание гигантов вокруг пиков Дхаулагири. [17]

— Опиши гору, — приказывает Нагасена.

— Зачем?

— Не спрашивай, просто опиши ее, пожалуйста.

Картоно пожимает плечами и переводит взгляд на горы, сверкающие на солнце чистым серебром крутых склонов.

— Гора возвышается над окружающим ландшафтом и блестит, словно полированный щит. Мне кажется, что я могу рассмотреть высокую вершину Гангкхар Пуенсум. [18] Ты видишь Гангкхар Пуенсум?

— Да, мне кажется, я ее вижу. А что?

— Это плохая примета, друг мой. В легендах мигоев говорится, что после смерти Пань-гу, [19] прародителя их расы, его голова превратилась в Гангкхар Пуенсум, и этот пик стал императором всех гор. Древние короли мигоев должны были карабкаться по его склонам, чтобы обратиться к богам с просьбами или испросить их благословения. До сих пор еще никому не удалось добраться до вершины, и мигои говорят, что именно поэтому они остались в оковах, словно настоящие рабы.

— Короли мигоев? У них нет ни королей, ни предков, — возражает Картоно. — Это же раса генетически усиленных рабочих. У них и прошлого-то нет, не то что королей.

— Возможно, возможно, — отвечает Нагасена. — Это известно тебе и известно мне, но знают ли об этом мигои? Может, они выдумали себе фиктивную историю и мифическое прошлое, чтобы оправдать свое место в этом мире? Не легче ли переносить тяготы жизни, если верить, что на то была воля богов?

— И увидеть вершину этой горы не к добру? — спрашивает Картоно.

— Так говорят мигои.

— С каких это пор ты обращаешь внимание на приметы, господин? — интересуется Картоно. — Такие вещи хороши только для недалеких мигоев.

— Может быть, — говорит Нагасена. — Но я писал пейзаж в поисках указаний.

— Писал пейзаж? Это что, новая форма прогнозирования, изобретенная летописцами? — со смехом восклицает Картоно. — Признаюсь, я не слышал об этом.

— Картоно, перестань дерзить, — одергивает его Нагасена. — Я этого не потерплю.

— Прошу прощения, господин, — мгновенно раскаивается Картоно. — Но идея пророчества через создание картины… это в наше время по крайней мере необычно.

— Только потому, что ты не художник, Картоно. В древности художники верили, что в каждом из них горит искра божия. Они верили, что тот, кто умеет видеть, может заметить в гениальных произведениях частицу божественного промысла. Легенда говорит, что Цзинь Нун, [20] великий художник из Чжоу, создал великолепную картину, а когда посмотрел на свое творение, увидел в нем волю небес и сошел с ума, поскольку подобные вещи не для простых смертных. Он сжег картину, отрекся от прежней жизни и ушел со своими тайнами в горы, где стал одиноким отшельником. Нашлись желающие отыскать кратчайший путь к мудрости, они преследовали его и умоляли поведать тайны, но Цзинь Нун всегда отсылал этих глупцов прочь. Наконец он попал в руки бессовестных людей, и бандиты прибегли к пыткам, стремясь узнать у него божественную тайну, но Цзинь Нун ничего им не сказал и впоследствии был сброшен со скалы.

— Не слишком веселая история, — замечает Картоно. — Я надеюсь, ты не собираешься идти по стопам Цзинь Нуна?

— Картоно, я талантлив, но не настолько, — отвечает Нагасена. — Кроме того, история на этом не закончилась.

— Вот как? И что же произошло дальше?

— Когда душа Цзинь Нуна рассталась с телом, вмешались боги. Они позволили художнику самому выбрать свою следующую жизнь на земле.

— Он воплотился снова?

— Так говорит легенда, — отвечает Нагасена.

— И кем же он предпочел стать?

— Некоторые утверждают, что он стал гранатовым деревом в садах Лю Шонг, другие утверждают, что он превратился в облако. В любом случае, он достиг благословения небес, а этим можно гордиться.

— Да, конечно, — соглашается Картоно. — А ты… Ты видишь что-то в своей картине?

— Попробуй лучше ты, — говорит Нагасена и отходит от мольберта.

Картоно поворачивается, чтобы взглянуть на картину, и Нагасена наблюдает, как взгляд слуги скользит по нанесенным на шелк линиям. Нагасена знает, что обладает талантом, и пейзаж, видимый из башни, передан с незаурядным мастерством.