Навесной замок.
— Давно он тут лежит?
— Кто его знает… — пожал плечами Аншпах, подходя к нему.
Оба разом обернулись к портику капеллы регалий. Железная решетка была открыта.
— О, нет. Покарай меня, Ульрик! — Аншпах рванулся к решетке, Арик мчался за ним. Они распахнули дверь и ворвались внутрь. Арик держал в руке светильник, и бестолковый мотылек все вился вокруг него.
Плита в углу святилища под огромной волчьей шкурой пустовала. Челюсти Ульрика, украшенная серебром реликвия, сделанная из клыков гигантского лесного волка в стародавние времена, величайшее из сокровищ Храма… Челюсти пропали.
Арик и Аншпах в ужасе бросились прочь.
— Вот я влип, — задыхаясь на бегу, выдавил Аншпах.
— Ты? Аншпах, это мы все влипли.
Заутреня. Пришел рассвет, горячий, клеймящий, неумолимый. В особой уединенной комнате раскаленного Храма Ганс внимал Верховному Жрецу Ар-Ульрику. На каждое указание он отвечал просто «Да, Владыка», «Нет, Владыка» или «Несомненно, Владыка».
— Зубы Ульрика, — говорил Верховный Жрец, и его дыхания не хватало, чтобы пересилить стоящую жару. — Из всех наших реликвий эта — наиболее значимая и ценная!
— Да, Владыка, — покорно произнес Ганс.
— Ее надо вернуть.
— Несомненно, Владыка.
Ганс усиленно разглядывал мух и жуков, ползавших по решетке оконца.
— Если мы будем вынуждены признать, что утратили реликвию, весь Мидденхейм падет духом. Горожане набросятся на нас, будут обвинять во всех бедах. Город захлестнет отчаяние. Люди всегда верили в знамения. Особенно в плохие. А это — худшее из возможных.
— Да, Владыка.
— Я могу дать вам два дня отсрочки этих бед.
— Владыка?
— Два дня, чтобы найти и вернуть реликвию в Храм, прежде чем я выйду к народу и навлеку позор и гонения на всех нас — а особенно на Белый Отряд, который проворонил святыню.
— Я понял, Владыка.
— Два дня, Ганс. Не подведи Храм.
Он не подведет. Не подведет. Нет.
Но, хоть убей, он не знал, с чего начать. Направляясь из покоев Верховного Жреца через храмовый сад, в котором стояла легкая дымка от испарявшейся влаги, Ганс проклинал себя последними словами. Что это за Комтур, который не знает, куда вести своих людей? Выбора не было. Он должен… должен… снова положиться на них…
Даже на Моргенштерна. И на Аншпаха.
— Ну, господин Комтур, — сказал Аншпах, который выглядел необычайно серьезным, видимо, благодаря сложившейся ситуации, — я думаю, надо ставить на…
— Тихо! — рявкнул Ганс. В комнате установилось молчание, которое через секунду нарушил стук двери — Ганс ушел заново собираться с мыслями. Оставшиеся Белые Волки посмотрели друг на друга. Арик время от времени тяжело вздыхал. Дорф начал насвистывать, нервно и как всегда фальшиво. Моргенштерн медленно и запоздало снял ноги со стола. Грубер незаметно сидел в дальнем углу. Другие переминались на месте и молчали.
— Да я только… — снова заговорил Аншпах, и снова его перебили.
— Помолчи, а? — попросил его Арик. — Мы его опозорили. Орден опозорили. Храм, город, все, что могли…
— Все действительно так плохо? — тихо спросил Драккен и внезапно пожалел о сказанном.
— Как тебе сказать? Зубы Ульрика были вырезаны из пасти огромного Хольцбекского Белого Волка самим Артуром, благословен будь его добрый дух. Это святыня из святынь. И вот мы, стоя на страже, позволяем кому-то украсть их. — Левенхерц вышел на центр комнаты, рассказывая Драккену историю реликвии. Голос его звучал низко, как погребальный колокол в Храме Морра. — Позор — это самое малое, что обрушится на наши головы.
Аншпах поднялся на ноги.
— Я знаю, что вы думаете. Что это я оплошал. Ну, так тому и быть! Я сторожил реликвии — мне и отвечать!
— Но я был с тобой, когда мы нашли сломанный замок… — начал Арик, но Аншпах шикнул на него.
— Тихо, Арик! Ты ко мне подошел наверняка уже после того, как Челюсти пропали. Это моя вина, Арик. Ну, может, выпил, заснул, ушел куда-нибудь…
— Да, Аншпах, все так и было? — раздался голос Грубера, острый и саркастический.
— Нет, конечно, но кто мне теперь поверит? На деле-то, я думал, что выполняю свои обязанности с особым тщанием.
— Пьян был я, — неожиданно сказал Моргенштерн. Все уставились на него. — Ну, не вдрызг, конечно, выпил слегка, — поправился он. — Ну, из-за меня и Драккен постоянно отвлекался. Так что я тоже виновен…
— Да ладно. Я за Ганса обходил посты — это мой долг. И я видел вас всех. — Арик сделал паузу. — Я видел, как Моргенштерн буянил. Я видел Аншпаха на посту во всеоружии. Я видел Каспена и Эйнхольта, которые на пару храпели в оружейной палате. — Эйнхольт и Каспен дружно уставились в пол. — Я всех видел! Пренебрегающих обязанностями и выполняющих таковые. И тех и других Была спокойная ночь, и все шло как по маслу. Но я все равно должен был ободрить вас духом Ульрика и призвать к бдительности, как и полагается, чтобы ни один из стражей не посмел уклониться от своего долга. А я этого не сделал. Это моя вина.
— Так, — сказал Грубер, выходя на свет и раскуривая трубку. Пожалуй, Арик прав. Это его вина.
— Я был пьян! — взорвался Моргенштерн, и его восклицание прозвучало почти одновременно с возмущенными выкриками Эйнхольта, Аншпаха, Левенхерца:
— Я спал!
— Я задумался!
— Я…
— Хватит! Хватит! — прикрикнул на них Грубер, поднимая руки вверх. — Вина лежит на всех нас… или ни на ком. Мы — единое целое. Отряд подвел Ганса, а не кто-то один. Хватит об этом. Теперь подумайте как следует. Я видел Моргенштерна, пьяного как сапожник — и при этом он замечал крадущегося во тьме гоблина. Аншпах жизнь свою проспо-рит, но его нюх все равно останется лучшим в отряде. Вот так просто он бы вора не пропустил. Левенхерц, самый строгий и бдительный человек — он заметил бы мельчайший намек на то, что замышляется какое-то черное дело. Ни Эйнхольт, ни Каспен тоже не пустили бы чужого в храм, даже спящие. Да они чужака по звуку шагов отличат. Драккен, с его цепким взором и чувством долга… Вы еще не поняли?
— Не поняли чего? — спросил Арик.
— Магия, Арик! Тот, кто украл Челюсти Ульрика, использовал магию! Со всеми нашими недостатками только чудом можно было проскользнуть мимо нас и украсть нашу реликвию. Если бы мы все были трезвыми, бодрыми, бдительными и настороженными… то и тогда Челюсти украли бы! Иди и притащи Ганса. У нас полно работы.
Какими-то странными были эти ощущения… что-то неправильное было в том, что они выходили на улицы Мидденхейма без знакомого веса доспехов и шкуры. Арик постоянно чесал шею, которую натирал ворот легкой льняной накидки, не видевшей света с того дня, когда юноша был допущен в Отряд с прошением о принятии в ряды Храмовников.