Увидев то, что было под коконом, я начал смеяться. В смехе растворялся мой концентрированный ужас.
Под коконом была мертвая младенческая голова на морщинистой шее. Между приоткрытыми веками запекся желтый гной. На темени наблюдалась темная плешь. Контраст головы и тела казался чудовищным.
Меня тошнило от Фариа, босса, латиноса, а заодно от Верки и самого себя. То, чем мы занимались, было групповым изнасилованием матушки-природы. Если, конечно, Голиков не превратился в насекомое, в чем я глубоко сомневался. Зато я не сомневался в том, что рано или поздно я и матушка-природа поменяемся местами. Ха, может быть, это уже произошло?!.
И тут проснулась Эльвира. Ее зрачки забегали, как тараканы, попавшие в ловушку. Увидев то, что лежало перед ней, моя благоверная издала сдавленное обреченное мычание, чем живо напомнила мне корову на бойне. Не пугайся, сучка, это вредно для бэби!
Мы с Фариа принялись задвигать крышку на место, что было почти равносильно попыткам таскать по линолеуму огромный утюг с включенной спиралью. Эльвиру не слушались руки и ноги – в противном случае нам пришлось бы иметь дело со взбесившимся тюленем. А так она могла лишь трясти головой и вибрировать тазом, испытывая на прочность лежавший рядом с нею сухофрукт…
Но самое неприятное было впереди и заключалось в том, что мертвая голова тоже начала подавать признаки жизни. Под пергаментным веком возникло пятно, очень похожее на еще не сформировавшуюся роговицу. На коже проступил лиловый глянец. Когда лопнула корка засохшего гноя и уцелевшее глазное яблоко выдвинулось до своего экватора, я понял, что Макс тщетно пытается вдохнуть.
Акушер Фариа и тут не растерялся. Он был спокоен, как подбитый танк, и недрогнувшей рукой извлек из кармана блестящий инструмент. Запустив стальной крюк из стоматологического набора поочередно в каждую ноздрю полутрупа, он выудил оттуда черные липкие комки. Слепой ублюдок натужно задышал, издавая паровозный свист. Его рот распахнулся, будто раковина моллюска. Сухие беззубые десна напоминали складки застывшего гипса…
Спустя минуту бывший покойник уже жадно сосал Эльвирину грудь, разминая ее потрескавшимися губами. Все-таки Макс не так уж ошибался насчет свиноматок из «Маканды»! Однако из соска сочилось не молоко, а зеленоватая слизь.
При виде этого меня чуть не вывернуло наизнанку. Маленькая нестыковка: молоко изо рта, слизь из соска.
Самое смешное, что сама «кормилица» вдруг успокоилась, и на ее грубой роже появилось выражение эдакой эротической мечтательности. Когда в гнездышке наступила полная гармония, я расслабился, хотя сцена вполне годилась для какой-нибудь блевотной чернухи в стиле извращенца Пазолини.
Теперь, очевидно, полагалось оставить счастливое семейство в покое на неопределенное время. Мы задвинули крышку до половины. В тени сделалось особенно заметно, что сверкающая золотой пылью спираль упирается в живот Эльвиры и разрисовывает его розовыми нитями легких ожогов. Экзотическая терапия для старых мазохистов. Заменитель иглоукалывания, чтоб ему пусто было!..
Лампочка под потолком подмигивала багровым глазком. Мы с Фариа молча наблюдали за происходящим. Старик был похож на счастливого дедушку. Внутри колбы роились черные мотыльки, сгорали без дыма, и липкий пепел оседал на проволоку и стекло.
В эту минуту сверху донесся неопределенный шум – то ли Верка заверещала, то ли босс устроил мне очередную проверку слуха. Меня раздирали противоречия: хотелось дождаться конца кормления, но какая-то сила неодолимо увлекала наружу. Во всяком случае, Фариа тоже двинулся к выходу, четко соблюдая субординацию. Если угроза реальна, его сиятельство должно было сдохнуть первым.
Пока я взбирался по ступенькам, до меня начало доходить, что я могу оказаться лишним, как священник в борделе. Эти ребята (я имею в виду босса и его компанию) получили все: червяка на крючке, удочку и даже голодную рыбу. Промелькнула совсем уж абсурдная мыслишка о том, что избавиться от Макса надо раньше, чем он достигнет половой зрелости. Несколько секунд я решал, можно ли будет считать это попыткой суицида.
Не придя к определенному заключению, я пересек холл и лицом к лицу столкнулся с Зайкой. Посреди лба у нее был третий глаз – черный, круглый и немигающий. Другими словами, дуло полицейского «кольта» тридцать восьмого калибра.
71
Радость от нашей новой встречи была подпорчена хамским поведением ее дружков, которые топтались на моей веранде и пытались принудить Верку к сожительству. Та еще брыкалась, но шансов отбиться самостоятельно у нее было немного. На Верку надели наручники, так что теперь она обнимала столб, подпиравший навес, и отчаянно мотала кормой, чтобы избежать экзекуции, причем делала это исключительно по принципиальным соображением. На самом деле ей льстило повышенное мужское внимание.
Ее пушка перекочевала в левую руку широкофюзеляжного голубоглазого мужичка в шортах и клубном пиджаке. Пистолет был поставлен на предохранитель – значит, Верку застали врасплох. Да, все-таки иногда людей губит не только вода, но и пиво.
Мясной рулет, упакованный в пиджак, потел, как рефрижератор в бане. Даже с пистолетной рукоятки капало на пол. Мужика это не на шутку раздражало, а я знал, как трудно разговаривать с раздраженными людьми.
Еще два крупногабаритных члена Зоиной команды пытались оседлать старую упрямую кобылицу, а четвертый «шкаф» держал под прицелом автомата меня и Фариа. При этом он был очень, очень сосредоточен и добросовестно относился к порученному делу.
Всю мизансцену я рассмотрел за долю секунды, ожидая, что Зайка без лишних базаров разнесет мне пулей голову. Но та оказалась не настолько глупа.
– Где Эльвира? – рявкнула она деловым тоном.
– Спит, – ответил я, почти не погрешив против истины.
– Так отведи нас к ней. Мы ее разбудим.
Она демонстрировала зачатки юмора – это обнадеживало.
– Графиня просила ее не беспокоить, – вмешался Фариа.
«Графиня!» Я не удержался от дурацкой ухмылочки. Если бы не присутствовавшие здесь четыре туши с пушками, я считал бы весь этот фарс законченным идиотизмом.
– Чему ты радуешься, мудила? – подозрительно осведомилась Зоя, полагая, что я не понимаю большинства слов из ее репертуара. Я решил поддержать ее в этом заблуждении. Тем временем Фариа нес какую-то околесицу о полиции, «этих русских», благоразумии и даже о правах человека(!).
Я наблюдал за происходящим со спокойствием фарфоровой вазочки и не понимал, почему старик и босс вдруг сделались такими покладистыми. Им ничего не стоило навсегда успокоить и Зайку, и ее раздражительных партнеров по бизнесу. Но ни единого движения не совершалось ни внутри, ни снаружи. Оказывается, иногда полезно прикинуться кретином. Даже Верка перестала дергаться.
– Тебя я знаю, – неожиданно сказала Зоя, и ствол переместился на Фариа. – Ты работаешь на Морелли.
– Тогда говори мне «вы», детка. И убери пистолет. Мы не в Харькове.