В общем, у него имелись весомые причины, чтобы задержаться здесь подольше. Тем более что он уже разложил на чердаке свой «гербарий» под пристальным наблюдением рыжего котяры. Параход не был уверен, что в его отсутствие хозяин дома не сделает какую-нибудь гадость, но в благодушии своем рассматривал возможные убытки как плату за проживание. В конце концов дорогу на кладбище он помнил и в случае чего мог пополнить запас травы.
— Мне нужна ваша помощь, — сказала Оксана так, будто он не был «креатурой», обязанной выполнять любое ее желание. Ну, почти любое… хотя и с этим можно было поспорить.
Он кивнул — мол, нет проблем. Она пристально смотрела на него своими голубыми, сильно потемневшими к вечеру глазами, точно пыталась что-то внушить. Но Параход относился к категории невнушаемых.
Чувиха продолжала:
— Дядя должен был хоть что-нибудь оставить, какое-то послание… или своего рода завещание. Во всяком случае, я очень надеюсь, что он успел. И если это действительно так, то оно должно быть где-то здесь, в квартире.
По каким-то едва уловимым признакам он понял: она не надеется, она точно знает, что послание существует. Вопрос «откуда?» — десятый. Важнее другое: с чего она взяла, что он может ей помочь? Кто навел ее на эту мысль, если он сам не утратил контроль и не выдал себя какой-то мелочью? Сероглазая не из тех, кто жалуется и болтает попусту. Был еще один человек, который, возможно, кое-что понял насчет Парахода, но вряд ли чувиха имела контакт с Нестором. А если имела? Тут мозг Парахода впадал в ступор, отказываясь прослеживать все вероятные тайные связи между участниками проекта.
Он решил на сей раз не разыгрывать из себя простачка, поскольку они оба явно знали друг о друге больше положенного. О некоторых вещах лучше не спрашивать, вот и эти двое с заключили молчаливое соглашение не задавать неудобных вопросов — как говорится, до выяснения обстоятельств.
— Попытаюсь, — сказал он, — но ничего не обещаю. Как ты думаешь, что бы это могло быть?
— Всё что угодно. Но вряд ли письмо — слишком очевидно. Он мог опасаться… теперь даже не знаю — чего. В общем, ищите любой предмет, как-то связанный с тем, что здесь происходило до и во время исхода…
— А как насчет пропавших предметов? — спросил он. — Хотя это было бы больше похоже на предупреждение…
Она развела руками, предоставляя ему свободу догадок и действий.
Он отставил недопитую чашку чая с некоторым сожалением.
— Если не возражаешь, я начну с его кабинета.
46. Лада: За церковной дверью
До церкви она дотащилась уже под вечер. По дороге Лада дважды останавливалась и, убедившись, что вокруг никого нет, ложилась — в первый раз на подвернувшуюся скамейку, во второй — прямо на газон. Вода закончилась, от шоколада подташнивало, перед глазами плясали тени, похожие на мутные потоки дождя. Блядство, это тело подводило ее во всем — она уже не могла правильно рассчитать оставшиеся силы; всякий раз их оказывалось меньше, чем предыдущим днем, причем меньше настолько, что разница не подчинялась какому-либо закону убывания. Сейчас, несмотря на слова Парахода, ей казалось, что она не доживет до следующего утра.
Но это не значит, что она собиралась сдохнуть на улице. Уже давно она готовилась к смерти и обдумывала, какой финал предпочесть. Не хватало только, чтобы какой-нибудь мудак патологоанатом копался в ее гнилых внутренностях. Красивые похороны тоже не входили в ее планы — она не доставит такого удовольствия своим многочисленным друзьям. Похоже, приемлемый вариант напрашивался сам собой: умереть здесь, и при этом желательно, чтобы труп не достался двуногим шакалам. Пуф-ф-ф! — и ты разлетаешься на атомы, заново сложить которые не удалось бы даже господу богу, приди ему в голову такая блажь. Судя по тому, что карусель раскручивалась всё быстрее — отчасти благодаря Барскому, отчасти ее стараниями (хотя будем объективными — руку приложил каждый), — этот вариант выглядел вполне реальным.
* * *
В сумерках церковная дверь сливалась со стеной. Лада с трудом нашла ее воспаленными слезящимися глазами. Подошла вплотную и вспомнила о своем намерении забрать барахло с могилы. Черт с ним, с барахлом, сейчас ей было не до него… Она потянула на себя дверь, ставшую тяжелой, неподатливой, как бетонная плита, и увидела свет внутри — теплый колеблющийся огонек единственной свечки, которую едва не задуло порывом сквозняка.
Лада слишком обессилела, чтобы обдумывать возможные последствия. Она даже не перебирала кандидатов на роли прихожан. Вечерняя служба? Молитва за упокой души застреленной «креатуры»? Хрен с вами, она просто посидит и послушает… если не потеряет сознания раньше.
Протиснувшись в образовавшуюся щель, Лада поняла, что спокойно отсидеться вряд ли получится. Она замерла в тени огромного человека в черном, стоявшего на коленях перед остатками алтаря. Красная, как кровь, почти догоревшая свеча, казалось, плавала в какой-то миске на полу, и тень молящегося существа выросла до гигантских размеров: голова подпирала купол, плечи с трудом помещались среди старых осыпающихся стен. Образ ворона в тесной клетке для канареек возник сам собой, вопреки ее твердому убеждению: ничто не может быть хуже реальности.
Несмотря на небезопасный в данных обстоятельствах излишек воображения, Лада очень быстро пришла к выводу, что фигура в черном не напоминает ей никого из десяти (она поправилась — из девяти) участников проекта. Означать это могло только одно. Ну что же, вот он, ее шанс избежать официального вскрытия. Собрав всё, что осталось на дне почти опустошенной воли, она извлекла из сумки пистолет и бесшумно двинулась к алтарю.
Гигантская тень заворочалась — молящийся перекрестился. Вскоре Лада уже могла расслышать низкое нечленораздельное бормотание. Возможно, это действительно была молитва. Но с тем же успехом это могло быть рычанием зверя, потревоженного в своем логове.
Она сняла пушку с предохранителя. Самым благоразумным, конечно, было бы просто переждать в каком-нибудь темном углу, но она не могла ждать, зная, что вот-вот отключится. А отключиться, не выяснив, кто это, и не ликвидировав опасность, она не могла себе позволить. Ну, Барский, старая падла, кого еще ты вытащил на свет?..
— Эй, ты! — окликнула она, остановившись в пяти шагах от согбенной и всё равно такой огромной фигуры.
Молящийся никак не отреагировал на эти слова. Бормотание не прервалось ни на секунду. Только огонек свечи дважды дрогнул. Лада поняла, что свеча скоро погаснет — возможно, даже раньше, чем вырубится столь же тусклый свет у нее в мозгу. Она очутилась в цейтноте, то есть фактически попала в ловушку. Эта мысль наполнила ее горечью, почти столь же сильной, как горечь непрожитой жизни.
Она сделала последнее, что ей оставалось, — шагнула вперед, борясь с искушением выстрелить еще до того, как молящийся обернется и она увидит лицо… или что там окажется у этой твари. Да, выстрелить. Это решило бы ее проблему — по крайней мере на ближайшее время, пока она будет лежать в отключке. Так просто. Забрать еще одного с собой в темноту. А там, в темноте, уже всё равно, там ничто не имеет значения…