Как казалось Ноублу, у него было две возможности: стоять здесь и с откровенным восторгом недалекого простака, считающего себя знатоком по части мужской неотразимости, наслаждаться речами, от которых любого мужчину распирает от зазнайства, или таскать свой несчастий зад по Сэлвиджу в поисках галлона колесной мази и куска щелока, чтобы вычистить, выколотить и вычесать свою шкуру. Выбор действительно был невелик, и Ноубл сделал его в тот момент, когда дама назвала его прелестным.
Ноубл понимал, что она проститутка, ведь здесь располагался бордель. Однако в этом простом свисте было что-то такое необъяснимо оригинальное и в то же время такое неожиданно чувственное. А ее голос, благослови ее душу, звучал так естественно и простодушно, как у любой девушки, вздыхающей по своей первой любви.
Какая разница, что все это спектакль? Она заставила его почувствовать себя таким же юным, как Блейн Фарли, а Ноубл уже очень-очень давно не чувствовал себя таким молодым.
Ну и будь все проклято, подумал Ноубл, наслаждаясь игрой.
Подняв правую руку, он сжал кулак, так что его бицепсы вздулись. Сосредоточенно нахмурившись, Ноубл крепче сжал кулак, стремясь, чтобы мускулы приобрели более впечатляющие размеры, и был вознагражден восхищенным, в высшей степени женским вздохом наверху. В ответ у него приподнялся уголок рта и на худой щеке появилась глубокая ямочка.
Приняв на себя непривычную роль, Ноубл поднял другую руку и, сделав глубокий вдох, сжал обе руки одновременно, так что бицепсы превратились в твердые, выпуклые эллипсоиды. Ноубл, никогда прежде не демонстрировавший себя подобным образом, украдкой взглянул на свои руки, и его темные брови взлетели вверх от изумления — неплохо для тощего, видавшего виды отставного солдата. Совсем не плохо. Как бы в подтверждение дама снова вздохнула от удовольствия:
— Вы выглядите просто как статуя в музее!
«Ну и чертовка!» — посмеялся про себя Ноубл. Откуда только взялась эта девица? Вполне вероятно, она не поняла бы, что это музей, окажись в одном из них. Но ее голос был таким убедительным и полным благоговения, что он не смог сдержать улыбки.
— Конечно, милая, работы Микеланджело, верно?
— О да!
Его самолюбование длилось недолго. Внезапно подрагивающую мышцу правой руки пронзила острая боль. Поморщившись, Ноубл опустил руку, стряхнул овода и стал искать в памяти другие способы развлечь даму.
Единственным сильным мужчиной, которого Ноубя видел в своей жизни, был румын из передвижного цирка. Лысый гигант ломал и гнул различные предметы и демонстрировал силу, пока зазывала подсчитывал прибыль от индейского эликсира из источника мужественности кикапу.
Ноубл не собирается гнуть зубами металлические прутья, но решил, что и без этого может вспомнить достаточно, чтобы занять свою зрительницу. Он поставил руки перед грудью и, молясь, чтобы что-нибудь получилось, крепко сжал ладони.
Кое-что получилось.
Мышцы грудной клетки вздулись в резкий, выпуклый рельеф, крупные вены начали пульсировать, словно толстые веревки вились по верхней части его торса. Вверху над ним дыхание леди превратилось в стон.
Чувствуя, что мышцы на спине горят от напряжения, Ноубл повернулся, отчаянно надеясь, что его спина стоит того, чтобы на нее посмотреть. Очевидно, она этого стоила.
— О Господи, помилуй! — Это был шепот, столь полный обещания, что забота Ноубла о том, чем бы еще развлечь леди, мгновенно и решительно приняла другой уклон.
— Что скажете, дорогая? Не поиграем ли в игру другого рода?
— Другого? — удивленно переспросила она. — Хотите сказать, что есть еще?
— О, я почти уверен, что могу кое-что предложить!
— Тогда да, не возражаю.
— Милая, — хмыкнул Ноубл, — я понятия не имею, где вы научились так вздыхать, но на сцене в Чикаго вы могли бы заработать состояние.
— Господи! Уверяю, моя оценка ваших физических данных — это полная, полная правда.
Физические данные? Оценка? У девицы, должно быть, где-то под рукой словарь. Пожалуй, придется добавить несколько баксов к ее оплате. Настоящая маленькая бизнес-вумен.
— Не могли бы вы теперь… — ее голос стал низким и соблазняющим, — сделать что-нибудь еще?
— Могу только попробовать. — Он улыбнулся еще шире.
— Правда? Прошу вас.
— Черт побери, милая, это я должен просить вас, — ответил Ноубл, удивив самого себя. Хотя ему, как любому мужчине, который провел слишком много лет без регулярного общения с прекрасным полом, нравились женщины, это будет первый раз, когда он заплатит партнерше по постели.
Взяв рубашку, Ноубл продел руки в рукава и даже не потрудился застегнуть ее, решив, что если все пойдет так, как он ожидает, то через несколько минут он ее снимет, и с ворчанием подкатил под нависающий балкон пустую бочку для дождевой воды.
— Куда вы собрались? — спросила дама.
— Не волнуйтесь, милая, я сейчас же буду наверху, — ответил Ноубл соблазняюще низким голосом, наполненным отпечатками ирландского акцента, спрятанного в медлительном западном произношении.
— Наверху? — Это был мечтательный, неопределенный вопрос.
— Да. Прямо сейчас. — Ноубл по-кошачьи вспрыгнул на перевернутую бочку, потянулся и, взявшись за низ двух стоек балконной ограды, отклонился назад, чтобы проверить, выдержат ли тонкие стойки его вес. Решив, что они ни за что его не выдержат, он ухватился за выступающие доски пола.
— Что вы делаете? — спросила явно удивленная дама.
— Иду наверх, чтобы показать вам другие вещи, которые я умею делать. Как вы просили.
— Я не просила!
— Разумеется, милая, — пробурчал Ноубл, сосредоточенно выбирая, за что бы ухватиться, чтобы у него в ладонях не остались занозы.
— Вы не подниметесь!
— Ошибаетесь, мадам, — успокоил ее Ноубл.
— Не подниметесь!
— Конечно, поднимусь. — Ноубл с ворчанием подтянулся, и его глаза оказались на одном уровне с нижней частью испачканного серебристо-синего подола. Синий — Ноубл всегда был неравнодушен к этому цвету. — Видите? Вы просто поскорее идите за подушками, а я просто забираюсь… эй!
Как раз в тот момент, когда Ноубл запрокидывал голову, чтобы взглянуть вверх на даму, синий подол волной грязного кружева и испачканных атласных лент с шелестом двинулся вперед, и внезапно появившийся пыльный черный башмак без всякого предупреждения наступил прямо Ноублу на руку.
Вскрикнув, Ноубл отдернул поврежденные пальцы, перенеся свой вес на другую руку. Несколько долгих мгновений он висел на одной руке, раскачиваясь в шести футах над землей, держась за доску и проклиная синий подол, а затем почувствовал, что его пальцы скользят. С последним громогласным богохульством он с грохотом свалился на бочку для дождевой воды, а потом его голова ударилась о твердо утрамбованную землю.