После того, как перехватчики покинули зону ответственности КДП Первой авиабазы, управление принял штурман наведения, сидящий в бункере Центра управления полётами и наблюдения за воздушным пространством. Едва Мартусявичус доложил на КП о взлёте, как посыпались команды: курс, скорость, высота, курс, скорость, высота, курс, скорость, высота…
На седьмой минуте полёта, когда миновали уже Панявежис, ведомый сообщил, что у него «греется двигатель и садятся обороты». Штурман наведения посовещался с руководителем полётов, в качестве которого сегодня выступал майор Антанас Гядминтис, и тот довольно нервно распорядился: «Второму» следовать на базу в Панявежисе, а «Первому» – продолжать перехват.
Самое интересное, что Мартусявичус был очень доволен этим решением. Он верил, что легко отыщет террористов и заставит их сесть, – зачем делиться славой с ведомым? Если же террористы откажутся сесть… Что ж, тогда придётся их сбить. Для этого на лёгком штурмовике имелись двуствольная 23-миллиметровая пушка ГШ-23Л советского производства и боекомплект к ней.
* * *
– Как там Алексей? – спросил Громов у Лукашевича, когда тот перебрался из салона в кабину и занял место второго пилота.
– Ничего, – отозвался тот. – До свадьбы заживёт. Пуля сидит в плече, но кровь я остановил и анестетик ввёл. Если в течение ближайших часов доберёмся до госпиталя, серьёзных последствий не будет.
– Это хорошо, – сказал Громов. – Главное теперь, чтобы литовские соколы не проснулись раньше времени…
– А Латвия?
– А что Латвия? У Латвии и толковых ВВС нет. Я по справочнику смотрел, когда мы к вылету готовились. Пара «Ан-2» и вертолёты – вот и вся материальная база. От этих тихоходов я легко оторвусь. Так что, наша проблема в литовских «Альбатросах» и в питерских «МиГах».
Громов вёл «О-2» на высоте в два километра и на «крейсерской» скорости – 230 километров в час. По его прикидкам, от лётного поля аэроклуба «Пилотас» до границы Российской Федерации было около 250 километров. Если никто не будет мешать, Громов рассчитывал преодолеть это расстояние за час с небольшим. Но мрачные предчувствия его не обманули. На двадцать первой минуте полёта наперерез «О-2» вышел литовский перехватчик.
* * *
Мартусявичус вступил в «визуальный контакт» с целью, миновав городок Даугайляй. Белый самолётик летел впереди и внизу, хорошо видимый на зелёном одеяле леса. Если бы сегодня были облака, то пилот «Цессны» мог бы поиграться в прятки. Однако видимость, назло террористам, была преотличная, и у них не было не малейшего шанса избежать встречи.
У «Цессны» было только одно преимущество перед «L-39», а именно – низкая «скорость сваливания»,
[56]
но для того, чтобы воспользоваться этим преимуществом, когда на тебя прёт перехватчик с пушкой, нужно быть очень опытным и волевым пилотом с железными нервами.
– Посмотрим, посмотрим, какой ты пилот, – бормотал Мартусявичус, уравнивая высоту и заходя террористу в заднюю полусферу. – Посмотрим, посмотрим…
* * *
– Вижу «Альбатрос» на четыре часа, – сообщил Лукашевич, вертя головой. – В хвост пристраивается.
– Какая «скорость сваливания» у «Элки»
[57]
помнишь? – спросил Громов, искоса взглянув на друга.
– Ты меня совсем за склеротика держишь? – обиделся Лукашевич. – Конечно, помню. Двести камэ.
– Попробуем сыграть на разнице в «сваливании»?
– Как знаешь. Меня ты этим не провёл бы. Ему без разницы откуда заходить: с передней сферы или с задней – мы перед ним всё равно что котята беспомощные.
– Это как сказать… – Громов вновь посмотрел на Лукашевича, и в глазах блеснула весёлая искорка, которая тем не менее очень Алексею не понравилась.
– Чего это ты задумал? – спросил Лукашевич настороженно.
– Попроси Золотарёва пристегнуть Стуколина и Олбрайт. Потом пристегнись сам.
– Опять будут кульбиты? Ты уверен, что мы можем себе это позволить?
– Не будет кульбитов, – отозвался Громов. – Будет тактика Второй мировой войны.
– Не понимаю, – признался Лукашевич.
– Тактике противника, – назидательно сказал Громов, – мы противопоставляем в качестве одного из важнейших правил боя – свою сплоченность, взаимную поддержку, полное подчинение интересов отдельного лётчика интересам всей группы.
Это была явная цитата из какой-то лекции советских времён, но Лукашевич, хоть убей, не мог вспомнить, из какой именно. В голове путалось, и он, пожав плечами, встал и повернулся лицом к маленькому салону, который даже не был отделён от кабины специальной перегородкой. Взглянул с тревогой на Стуколина, но тот, казалось, совсем очухался, и хотя выглядел бледным и каким-то осунувшимся, но уже улыбался и что-то втолковывал Золотарёву. Лукашевич знал, что таково действие болеутоляющего средства и через несколько часов оно закончится, но вид оживающего на глазах друга внушал надежду на успех.
– Леди и джентльмены! – громко воззвал он и тоже постарался улыбнуться. – Мы входим в зону турбулентности. Экипаж просит вас пристегнуться и приготовиться к небольшой тряске. Экипаж приносит вам извинения за доставленные неудобства.
– Что значит турбулентности? – вскинулся Золотарёв. – Издеваешься?
– Он не издевается, – растягивая слова, сказал Стуколин. – Он шутит.
– Глупые шуточки, – заявил Золотарёв и посмотрел в боковой иллюминатор. – А чёрт! Перехватчик! – он тут же начал пристёгиваться.
Мадлен Олбрайт воздержалась от комментариев. Всё-таки она была разумная женщина и понимала, что лучше не давать советов лётчикам, от действий которых в прямом смысле зависела её жизнь. К тому же, не далее как вчера за её самолётом уже гнался перехватчик и если однажды она пережила такое, значит, сможет пережить и ещё раз.
– Спасибо за внимание и понимание, – Лукашевич слегка поклонился.
– Паяц, – сказал Громов. – А проще никак нельзя было?
– Как умею, так и делаю, – Лукашевич сел и перекинул страховочный ремень. – Что дальше, Костя?
– Сейчас начнём, – Громов включил бортовую радиостанцию и покрутил верньер, настраиваясь на «аварийную» частоту 121,5 мегагерца.
Почти сразу пилоты услышали мужской голос, без конца повторяющий по-английски:
– Follow! Follow! Follow!
[58]
– Глупость какая, – сказал Громов. – Он же у меня на хвосте – как я могу следовать за ним?